Источник: Реферат по философии. Сдан 14 июня 2010 г.
Введение
1. Интуиция как факт знания
2. Историческая и логическая эволюция проблемы интуиции
3. Классификация форм интуиции
Вывод
Литература
Ученый в своей научной творческой деятельности, работая над поставленной задачей, в большей степени опирается на приобретенные знания и опыт. Но значительную роль в творческой работе исследователя играют его личностные качества, среди которых интуиция занимает важное место. Следует заметить, что в настоящее время не только достаточно широко варьируются оценки степени участия интуиции в процессе научного познания, но и ведется полемика о том, что же, собственно, представляет собой сама интуиция и какой смысл следует вкладывать в это понятие. Кроме того, механизм интуиции имеет достаточно общий характер, т.е. присутствует практически во всех сферах человеческой деятельности. Интуитивные компоненты обнаруживаются во многих профессиях и разнообразных жизненных ситуациях. Прежде всего, это практически все художественное творчество. В юриспруденции от судьи требуется знать не только «букву» но и «дух» закона. В филологии интуиция важна для развития «языкового чувства». Очень часто интуиция проявляется в медицине, когда врач может точно поставить диагноз «с первого взгляда”, затрудняясь объяснить свое решение. Нередко интуиция оказывается спасительницей для работников «скоростных профессий». В данной работе я попытаюсь показать место интуиции в процессе познания, основываясь на изученных и осмыленных мною работах по этому вопросу, а также рассмотреть основные проблемы и классификации интуиции.
Как факт знания каждый вид интуиции — непререкаемая реальность, существующая в сфере познания для всех познающих. Человеческий ум, озабоченный осмыслением вопросов, связанных с познавательной деятельностью, пытался разрешить и вопрос, каким образом из знания, порожденного опытом и обладающего относительной необходимостью и всеобщностью, может следовать знание, обладающее уже не относительной, а безусловной всеобщностью и необходимостью. Другой немаловажный вопрос: способен ли ум мыслить некоторые истины непосредственно, без помощи доказательства. Учение об интеллектуальной интуиции возникло как ответ на этот вопрос.
Термин «интуиция» обычно встречается со словами «знание» и «познание»: 1) интуиция — это вид знания, специфика которого обусловлена способом его приобретения. Это непосредственное знание, не нуждающееся в доказательстве и воспринимаемое как достоверное. Такой позиции, к примеру, придерживались Платон, Декарт, Локк, Спиноза, Лейбниц, Гегель, Бергсон. Непосредственное и опосредованное знание свойственно всем наукам, однако различие между ними было впервые отчетливо проведено в математике. 2) По способу получения интуиция — это прямое усмотрение истины, т.е. объективной связи вещей, не опирающееся на доказательство (интуиция, от лат. intueri — созерцать, — есть усмотрение внутренним зрением).
Среди множества определений истины имеются общие положения: 1) непосредственность интуитивного познания, отсутствие предварительного рассуждения 2) независимость от умозаключения и доказательства, 3) уверенность в правильности результата, причем она основана на определенных неосознанных психических данных, 4) значимость предшествующего накопления знаний.
Интуитивное познание как непосредственное отличается от рассудочного, опирающегося на логический аппарат определений, силлогизмов и доказательств. Преимущества интуитивного познания перед рассудочным можно представить следующим образом: 1) возможность преодолеть ограниченность известных подходов к решению задачи и выйти за рамки привычных, одобряемых логикой и здравым смыслом представлений, увидеть задачу в целом; 2) интуитивное знание дает познаваемый предмет целиком, сразу «всю бесконечную содержательность предмета», позволяет «ухватить наибольшую полноту возможностей». При этом различные стороны предмета познаются на основе целого и из целого, тогда как рассудочное знание имеет дело только с частями (сторонами) предмета и из них пытается сложить целое, строить бесконечный ряд из общих понятий, присоединяемых друг к другу, но в силу того, что такой ряд неосуществим, рассудочное знание остается всегда неполным; 3) интуитивное знание имеет абсолютный характер, ибо созерцает вещь в ее сущности, рассудочное имеет относительный характер, поскольку состоит только из символов; 4) в интуиции дана творческая изменчивость, текучесть действительности, тогда как в общих понятиях рассудочного знания мыслятся лишь неподвижные, общие положения вещей; 5) интуитивное знание — высшее проявление единства знания интеллектуального, ибо в акте интуиции разум одновременно и мыслит, и созерцает. Более того, это не есть лишь чувственное познание единичного, но интеллектуальное созерцание всеобщих и необходимых связей предмета.
Поэтому, как считали рационалисты XVII в., интуиция — не просто один из видов интеллектуального познания, но его высший вид, наиболее совершенный. Обладая всеми этими преимуществами перед рассудочным знанием, интуиция, тем не менее, имеет и уязвимые места: 1) непроявленность причин, приведших к полученному результату; 2) отсутствие понятий, опосредующих процесс интуиции, отсутствие символов; 3) подтверждения правильности полученного результата.
И хотя непосредственное понимание связей предмета или явления может оказаться достаточным для усмотрения истины, но вовсе не достаточным для того, чтобы убедить в этом других, — для этого требуются доказательства. Каждая интуитивная догадка нуждается в проверке, а такая проверка чаще всего осуществляется путем логического вывода следствий из нее и сопоставлением их с имеющимися фактами. Благодаря основным психическим функциям (ощущению, мышлению, чувству и интуиции) сознание получает свою ориентацию. Особенность интуиции в том, что она участвует в восприятии бессознательным образом, иными словами, функция ее иррациональна. Отличаясь от других функций восприятия, интуиция может иметь и сходные с некоторыми из них черты, например, ощущение и интуиция имеют много общего, и, в целом, это две функции восприятия, взаимно компенсирующие друг друга, подобно мышлению и чувству.
Проблема интуиции имеет богатейшее философское наследие. Без учета историко-философских традиций невозможно было бы осмыслить сложнейшую эволюцию взглядов на природу интуиции и создать научное представление о ней. Проследим развитие этих взглядов на ранних этапах возникновения проблемности в данном вопросе. Впервые черты философской проблематики в вопросе об интуиции наметились в учениях Платона и Аристотеля. Но именно здесь была отвергнута чувственная природа интуитивного познания. Интуиция была как бы перенесена в сферу абстрактного мышления. Аристотель (384-321 до н. э.) излагает вместе два тезиса, которые следует различать, хотя они почти всегда рассматриваются как один. Это, во-первых, тезис фундаментальности, в соответствии с которым каждая отрасль знания имеет основу или исходный пункт, являющиеся как радикальным (последним и окончательным), так и абсолютным, то есть независимым от методов подхода к данному объекту и его описания, и, во-вторых, тезис непогрешимости, согласно которому любой фрагмент знания, заслуживающий названия научного, должен быть надежным и не нуждаюшимся в исправлениях, для чего он должен быть основан на посылках, не требующих доказательства, несомненно, истинных и самоочевидных. Однако, прогресс знания, состоящий отчасти в пересмотре и развитии всего, что принимается известным и доказанным, подорвал доверие к тезисам фундаментальности и непогрешимости.
Рене Декарт (1596-1650) является одним из «первооткрывателей» философской проблемы интуиции. Поиски первоосновы и достоверности побудили его выдвинуть тезис, что мы для целей исследования применяем исключительно интуицию и дедукцию, ибо только благодаря этим средствам мы достигаем познания вещей, не боясь ошибиться. Для Декарта интуиция заключается в «понятии ясного и внимательного ума, настолько простом и отчетливом, что оно не оставляет нинакого сомнения в том, что мы мыслим, или, что одно и то же, [в] прочном понятии ясного и внимательного ума, порожденном лишь естественным светом разума и благодаря своей простоте более достоверном, чем сама дедукция» [1, с.9]. Таким образом, картезианская интуиция есть рациональная операция, с помощью которой преподносятся полностью и непосредственно определенные истины, а эти-то самоочевидные утверждения и следует выбирать в качестве аксиом.
Спиноза (1632-1677) различал больше уровней познавательной деятельности, чем Декарт. Он выделял познание первого рода (будь то познание отдельных физичесних объектов или знаков), рассудок, или познание второго рода, и третий род познания, scientia intuitiva (интуитивное знание). «Этот род познания ведет от адекватной идеи о формальной сущности каких-либо атрибутов бога [Природы] к адекватному познанию сущности вещей» [1, с.13]. Высшая добродетель души «состоит в познании вещей по третьему роду познанию» [1,с.13]. Интуиция Спинозы — это просто быстрый вывод умозаключения, который облегчается знаковой формой (физические признаки), отображающей используемые понятия. Лейбниц (16461716), третий гигант троицы рационалистов, рассматривал интуицию только так. Однако, ни Спиноза, ни Лейбниц не устрашились парадокса, что интуиция, которую они считали высшим способом познания, оказалась недостаточной для установления какого-либо нового основного принципа математики или эмпирических наук.
Кант (1724—1804), видимо, адаптировал трихотомию Спинозы о духовной деятельности. В дополнение к чувственной (эмпирической) интуиции и рассудку он ввел чистую интуицию (reine Anschauung). Принципы этой априорной, сверхопытной чувственности рассматриваются трансцендентальной эстетикой, согласно которой «существуют две чистые формы чувственного созерцания как принципы априорного знания, а именно пространство и время» [1, с.14]. «Пространство есть необходимое априорное представление, лежащее в основе всех внешних соверцаний»[1, с.14]; в частности для того, чтобы воспринять какую нибудь вещь, мы должны обладать априорным понятием о пространстве. Время также не является эмпирическим понятием, оно — форма внутреннего чувства, «необходимое представление, лежащее в основе всех соверцаний»[1, с.15]. Типичным представителем интуитивистской реакции против науки, логики, рационализма, эмпиризма и материализма был Вильгельм Дильтей (1833-1911). В своем «Введении к наукам о духе» (1883) он утверждает, что целью наук о духе (Geisteswissenschaften) должно быть постижение единичного и общего и что такое постижение дается исключительно в жизненном переживании (Erlebnis) и никогда в виде теории. История, стремящаяся главным образом литературно отобразить неповторимые события прошлого, нуждается в «сочувствовании» (Mitempfindung), так же как обобщение — неуместное в науках о духе — требует усилия ума. А психологию, предписывает Дильтей, следует рассматривать как науку о духе, а не как естественную науку, какой ее представляют себе психофизиологи. Более того, психология должна оставаться в пределах, поставленных описательной дисциплине, устанавливающей и «понимающей» факты, в противоположность объяснительной (erkliirende) психологии, которая «пытается выводить всю духовную жизнь из определенных гипотез»[1, с.19]. Только подобная психология «понимания» (Verstehen), исходящая из сходства опыта других людей с нашим собственным, может дать незыблемую основу наукам о духе. Обычная психология не дает ничего, кроме нагромождения гипотезы на гипотезу. Несмотря на бесплодность «метода» понимания, взгляды Дильтея получили некоторый отклик, вероятно потому, что в то время в Европе поднималась волна ненависти к разуму. Взгляды Дильтея оказались неплодотворными в области наики о человеке, но нашли последователей в других областях. В первую очередь движение за Geisteswissenschaften («науки о духе») и, в частности, кампанию в пользу мистической эмпатии, или симпатического сопонимания (Einfilhlung, Mitempfindung), использовали псевдонаука и полунаука. Так, например, Фрейд, Адлер и Юнг утверждали, что эмпатия — высший метод познавания.
Несравненно более тонкими и интересными представителями философского интуитивизма были Бергсон, Гуссерль и Уильям Джеймс. По Бергсону (1859-1941), интуиция — «такой род интеллектуальной симпатии, посредством какого человек переносится внутрь объекта, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного в своем роде и, следовательно, невыразимого» [1, с.22]. Интуиция дает нам возможность улавливать все, что остается внешним для интеллекта: движение, изменение вообще, жизнь, дух, историю и прежде всего «абсолютное», которое, разумеется, есть то, что не есть относительное. Интуиция — не что иное, как высоко развитая форма инстинкта. Она превосходит рассудок тем, что выражается всегда категорически, тогда как он — в гипотетической форме. Интеллект, по утверждению Бергсона, правильно объясняет исключительно «неорганические твердые тела», и вообще он создан, чтобы заниматься неодушевленной материей. Только инстинкт приводит нас к скрытым сторонам жизни, к улавливанию неповторимого и универсального, все приводящего в движение и все оживляющего. Интеллект, который может ясно представлять себе лишь дискретное, неподвижное и старое, не способен улавливать непрерывность, движение и новизну, познаваемые исключительно инстинктом. Функция интеллекта скорее практическая, чем теоретическая. Интуиция, с другой стороны, есть «инстинкт, ставший беспристрастным, умеющий, сознавая себя, размышлять о своем объекте и способный бесконечно его расширять» [1, с.23]. То, что дано интуитивно, пишет Бергсон, может быть выражено одним из двух способов: посредством образа или понятия. Развитие интуиции происходит в понятиях, но ядром всякой системы идей, скажем философской системы, служит первоначальная интуиция, которую надо уловить [1, с.23]. Таким образом, философия для Бергсона — противоположность анализа; она не пытается разлагать на составные части, отделять и выделять - это лакейская работа разума, в сущности поверхностного. Подлинная задача философии — восстановить первоначальную простоту, порожденную интуицией. Задача эта решается метафизикой непосредственно, без обращения к символам, которые характеризуют понятийное мышление. Интуиция Бергсона не есть познание в собственном смысле слова, и он сам признает, что она туманна. Она ничто без активизации ее интеллекта; если бы не интеллект, интуиция до сих пор еще оставалась бы голым инстинктом, концентрирующимся на движущемся единственном.
Гуссерль (1859-1938) в своих «Идеях» (1913), пользовавшихся влиянием в странах немецкого языка, в Латинской Америке и в послеоккупационной Франции, воскресил эссенциализм Платона и Аристотеля, искавший неизменную сущность вещей вне их свойств и законов. Более того, Гуссерль утверждает, что подобная сущность, или эйдос, обнаруживается особым даром, а именно- интеллектуальной (но не рациональной) ннтуицией называемой им «усмотрением сущности» (Wesensschau) [1, с.28]. Эмпирическая интуиция, или интуиция единичного и интуиция сущности, или всеобщего (поскольку предполагается, что она постигает всеобщность), служат источниками конечного оправдания всякого суждения, даже если первоначальная интуиция не вполне адекватна.
Рассмотрев несколько типичных примеров философского интуитивизма, можно подвести итоги. 1. Существование интуиции интуитивистов не доказано. Интеллектуальная интуиция Декарта, Лейбница и Спинозы есть лишь быстрое умозаключение, настолько стремительное, что его опосредствованный и научный характер обычно не осознается. Что касается чистой интуиции Канта, то она оказалась неудачной смесью paссудка с сознанием внутреннего опыта, а приписываемые ей ее изобретателем результаты несовместимы с последующим развитием как эмпирических, так и формальных наук. Интуиция Дильтея, Бергсона, Гуссерля, Шелера и других неоромантиков, состоящая в столь близком родстве с пифагорейским «участием» и заумной «симпатией», не привела даже к плодотворным ошибкам. Она не дала нам ничего, кроме устарелых и тщетных претензии на ограничение сферы эксперимента и разума. Она не сделала нас способными достичь более глубокого понимания ни истории, ни жизни, ни хотя бы единственного существенного свойства либо сущностного закона какого-нибудь класса объектов. Многочисленные декларации о мощи интуиции и убожестве разума не доказывались. Все они типичные образцы догматизма.
2. С точки зрения логики интуитивизм вытекает из двух несостоятельных тезисов: тезисов фундаментальности и непогрешимости. Поиски незыблемых начал, достоверных и самоочевидных истин не могли не завершиться неудачей, наводя на мысль о существовании какого-то необычного способа познания, своего рода естественного откровения, не зависимого как от внешнего опыта, так и от разума, поскольку и тот и другой подвержены ошибкам и никогда не устанавливают абсолютных и вечных «основ». «Истинная наука» больше не определяется как достоверное или не допускающее сомнений знание, противопоставляемое недостоверному и изменчивому мнению. Научное знание — это оправданное мнение, обоснованное мнение, но тем не менее - мнение. Если знание надежно, то это знание не о факте, но о форме, а если оно имеет отношение к реальности, оно ненадежно, нуждается во внесении поправок и в совершенствовании. Иными словами, хотя формальные науки в значительной степени обладают достоверностью, в науках эмпиричесних нет почти нинакой достоверности. В реальных делах приходится довольствоваться практической достоверностью того рода, какую принимают, если недостижима или не нужна точность лучше некоторой определенной. Поиски окончательной и успокаивающей достоверности заменили сведение к минимуму ошибки, которую легче обнаружить, чем истину. И один из методов сведения ошибки к минимуму — постепенное устранение или же разъяснение (истолкование) интуитивистской терминологии, не в порядке предварительной операции очищения, но с помощью бесконечного процесса уточнения. 3. С точки зрения психологии интуитивизм — результат путаницы. Несколько преувеличивая, можно скаватъ, что интуитивизм - результат лингвистической двусмысленности: он возникает в результате смешения психологической достоверности, или самоочевидности, со строгим доказательством. Такое доказательство, однажды найденное и синтезированное, создает впечатление самоочевидности, доходящее до того, что мы часто удивляемся, как могли «не замечать» его раньше. Но обратное утверждение неверно: психологическая достоверность не гарантирует ни логической достоверности, ни ампиричесного подтверждения. Истина и самоочевидность представляются одним и тем же в случае «непосредственного» познания — в той мере, в какой подобное познание существует. Однако в вопросах науки обычно оказывается, что самые глубокие истины если и бывают вообще «самоочевидны», то только для тех, кто, не жалея труда, их изучал, или очень часто к ним прибегал. Обычно самоочевидность - признак привычки, следовательно, она должна вызывать тревогу, так как мы не склонны подвергать сомнению или анализировать то, к чему привыкли, что довольно опасно.
4. Интуитивизм — разновидность догматизма и ведет к авторитаризму. Поскольку не всякий в состоянии уловить основные истины и сущности, то предполагаемый обладатель способности сверхрациональной интуиции должен быть такой личностью, к чьему слову следует относиться с благоговением. Его интуиция непогрешима и, слеловательно, неоспорима. До сих пор, кажется, не было выведено другое, одинаково возможное следствие, а именно — интуитивистский анархизм, основывающийся на следующем аргументе: если любая данная интуиция так же хороша, как и всякая другая, то она не подлежит подгонке под какую-нибудь другую интуицию. Отсюда всякое знание есть знание личное или частное, что ведет к множественности теорий и даже мировоззрений. И нет никакой возможности выбора между ними, потому что они равноценны, хотя бы даже и были взаимно носовместными. И в том и в другом случае как при коллективном, так и при индивидуальном авторитаризме утверждается догматизм и отрицается объективная истина. И в том и в другом случае отсутствует возможностъ коллективной инициативы с целью приобретения и углубления знаний. 5. Интуитивизм ведет к иррационализму. Сперва декларируется существование и превосходство некоторой деятельности, независимой от разума и стоящей выше него, а в заключение разум подвергают поношению. После длительного периода подготовки, в которой приняли участие интуитивисты всех оттенков и всех европейских государств и даже стран, культурно от них зависимых, это вырождение интуитивизма в иррационализм, антиинтеллектуализм достигло апогея в третьем рейхе. Нацистская Германия превозносила кровь, инстинкт, «симпатическое понимание», или эмпатию, усмотрение сущностей и интуицию ценностей и норм. Для равновесия она порочила логику, критику, рациональную переработку опыта, его теоретическое трансцендирование и объяснение, медленные, зигзагообразные, самокорректирующиеся поиски истины. Интуитивизм наряду с другими формами оккультивизма и обскурантизма не только сделался при нацизме философией официальной, но стал также частью идеологии нацизма и оказался пригодным для его целей — насаждения варварства и разрушения культуры. Сам нацизм в сфере идеологии был подготовлен многочисленными философами и «духоучеными», возносившими инстинкт и интуицию над разумом, восприятие цельности над анализом, непосредственное познание над логически выведенным (характерным для науки), самоочевидность над доказательством. В этом не было ничего случайного: народ, доведенный до звероподобного состояния враждебной разуму догмой, легче склонить к свершению иррациональных поступков, чем тот народ, чья бдительность поддерживается критикой. Философский интуитивизм кончил, таким образом, тем, что превратился в извращенную философию лишенных разума.
Чаще всего исследователи ссылаются на классификацию, предложенную М. Бунге. "Когда мы не знаем точно, какой из перечисленных механизмов сыграл свою роль, когда не помним посылок или не отдаем себе ясного отчета в последовательности процессов логического вывода умозаключений, или если мы не были достаточно систематичны и строги, мы склонны говорить, что все это было делом интуиции. Интуиция – коллекция хлама, куда мы сваливаем все интеллектуальные механизмы, о которых не знаем, как их проанализировать или даже как их точно назвать, либо такие, анализ и наименование которых нас не интересует"[1, с.93], — пишет Бунге. Бунге различает, прежде всего, чувственную и интеллектуальную интуиции.
Чувственная интуиция по Бунге имеет следующие формы: Интуиция как восприятие: 1. Быстрое отождествление предмета, явления или знака. Постижение физического объекта, то есть чувственная интуиция, зависит от остроты восприятия субъекта, его памяти, сообразительности, опыта и информированности. Субъекты с притупленными чувствами, неопытные или просто глупые — неважные наблюдатели. Их чувственная интуиция неточна, то есть способность распознавания, способность отождествления незначительна. 2. Ясное понимание значения и (или) взаимоотношений последовательности знаков (например, текста или диаграммы). Именно в этом смысле мы говорим об авторе, что его описания и объяснения интуитивны или интуитивно ясны: его мысли изложены в выражениях, nредставляющихся нам простыми и привычными, или, он пользуется иллюстрациями и метафорами, выуживающими что-то из нашей памяти или подстегивающими наше воображение. Подобным же образом мы говорим, что нам интуитивно понятна последовательность дедукции в целом, хотя бы даже то или иное звено ее и ускользнуло от нас. Кpoмe того, мы заключаем, что последовательности рассуждений не достает доказательности с психологической точки зрения, если она слишком длинна или запутана. Это будет иметь место, если, например, рассуждение прерывается доказательством многочисленных вспомогательных теорем или если логический анализ зашел дальше для наших текущих нужд. 3. Способность интерпретации: легкость, с которой осуществляется правильная интерпретация условных знаков. Можно заметить, что узаконенное приложение способности интерпретации ограничивалось искусственными знаками, и тем самым интуиция «значения» естественных знаков из области науки исключалась. Верно, что мы часто быстро и сжато оцениваем «значение» комплексов естественных знаков, таких, как чей-нибудь внешний вид, позы и жесты. Это именно то, что мы делаем всякий раз, формулируя впечатление о ком-нибудь на основании единственной встречи. Но остается фактом, что подобные «импрессионистские» или интуитивные диагнозы слишном часто оказываются ошибочными. Никакой ученый-психолог не решился бы составить характеристику человека, воспользовавшись единственной беседой. Интуитивная интерпретация естественных принкаков, без обращения к тестам и теориям, в психологии так же вводит в заблуждение, как и в физике, поэтому она не относится к науке, или, если угодно, относится к донаучным формам деятельности.
Интуиция как воображение: 1. Способность представления или геометрическая интуиция: умение наглядно представить или изобразить отсутствующие объекты, а также создавать изображения, наглядные или действующие модели или схемы абстрактных сущностей. Способность представления может рассматриваться как одно из конкретных проявлений способности интерпретации. Так называемая геометрическая интуиция, или, точнее говоря, пространственная интуиция, представляет собой способность: а) абстрагируясь от чувственной интуиции (например, от материальной ленты или струны), формировать геометрические представления (к примеру, образ некоторой кривой); и б) ассоциировать арифметические, алгебраические или позаимствованные из математического анализа понятия с геометрическими образами. 2. Способность образования метафор: умение показатъ частичную тождественность признаков или функций либо полную формальную или структурную тождественность (изоморфизм) в остальном различных объектов. Логические примеры метафор: аналогия дизъюнкции со сложением и сходство чередования с ветвлением (используемое в «деревьях» Бета). Пример из математики — сходство пространства функций с векторным пространством и вытекающее из него сохранение части словаря («единичный вектор», «скалярное произведение», «ортогональность»). Пример из физики - моделирование атомного ядра каплей жидкости (оказавшееся достаточно плодотворным, чтобы способствовать исследованиям, которые привели к открытию атомной бомбы). Систематическое применение метафор пространственного физического и социологического происхождения в психоанализе, гештальтпсихологии и примыкающих к ним спекулятивных теориях вместо научных построений наряду с методологической их слабостью — одно из препятствий, стоящих на пути признания их научными дисциплинами. Сперва какая-нибудь функция уподобляется некоторому объекту (например, органическому целому или полю силы) или личности (например, «супер-эго — цензору» ). Следующий шаг — наделение сходства автономией, например, «идо», «эго», «супер-эго» трактуются как личности внутри личности. Метафора рассматривается уже не как эвристическое или дидактическое средство, иллюстрирующее понятие, но как понятие само по себе и даже как понятив наиболее подходящее. В науке метафоры используются в процессе возникновения и сообщения идей, но никак не для подмены умозрительного мышления, без которого в науке не обойтись. 3. Творческое воображение, изобретательность или вдохновение. В противоположность пространственному воображению, ассоциирующему наглядные образы с заданными понятиями и утверждениями, творческое воображение включается, когда без видимых затруднений, без особенно подробных логических выкладок и внезапно, или почти внезапно, возникают новые идеи. Творческое воображение намного богаче образного представления; оно не совпадает со способностью вызывать чувственные впечатления и не ограничивается заполнением пробелов в картине, доставляемой ощущениями. Его называют творческим потому, что оно — способность творить понятия и системы понятий, которым может ничто не соответствовать в ощущениях, хотя бы даже они и соответствовали чему-нибудь в реальности, а также потому, что оно вызывает к жизни нешаблонные идеи.
Интеллектуальную интуицию Бунге классифицирует следующим образом: Интуиция как разум: 1. Ускоренное умозаключение — стремительный переход от одних утверждений к другим, иногда с таким быстрым проскакиванием отдельных звеньев рассуждения, что посылки и промежуточные процессы не заполняются, хотя при тщательном восстановлении хода мыслей их можно было бы обнаружить. Здесь мы видим разум, работающий не аналитически и не дискурсивно — а, говоря метафорически, в мировом масштабе. Это - картезианская интуиция, сокращающая «длинные цепи аргументов» и обходящаяся без промежуточных звеньев. Но пропущенные или позабытые посылки и промежуточные шаги бывают столь многочисленны, что лишь вышколенный ум в состоянии прийти таким путем к правдоподобным заключениям. 2. Способность к синтезу, или общий взгляд, или обобщенное восприятие: способность синтезировать разнородные элементы, сочетать ранее разрозненные сведения в единое, или «гармоническое», целое, то есть в систему понятий. Способность к синтезу, которую не следует смешивать с неспособностъю к анализу, характерна для людей интеллигентных и хорошо информированных, каков бы ни был их род занятий. 3. Здравый смысл - суждение, основанное на обыденном знании и не опирающееся на специальные знания или методы, либо ограничивающееся пройденными этапами научного знания. Здравый смысл способен шаг за шагом развиваться, но приобретение новых интуитивных представлений оплачивается иногда потерей старых, неверных. Мы испытываем удовлетворение, когда «интуитивно» усвоили какую-нибудь теорию, когда она стала для нас пройденным этапом, но одновременно обнаруживается, что нас затрудняет признание той или иной конкурирующей теории, предъявляющей иные требования к нашей «интуиции». Чем ближе кто-нибудь ознакомился с определенной теорией и сопутствующим ей способом мышления, тем труднее оказывается ему принять соперничающую теорию, связанную с иным способом мышления. Разработка всякой теории требует полного подчинения способу мышления, ею санкционируемому. Но критика теории и поиски новых, лучших теорий предполагают отказ от любого монопольного способа мышления, присущего тому, что сделалось в конце концов достоянием здравого смысла. Обновление науки состоит до некоторой степени в открытии псевдопарадоксов, то есть утверждений, противоречащих интуиции, расходящихся со здравым смыслом, то ли донаучным, то ли научным. Если бы ученые боялись «немыслимых», «иррациональных» или противоречащих интуиции идей, у нас никогда бы не было ни классической механики, ни теории поля, ни эволюционной теории - все они в свое время отвергались за то, что противоречат интуиции.
Интуиция как оценка: 1. Здравое суждение, фронезис [практическая мудрость], проницательность или проникновение: умение быстро и правильно оценить важность и значение проблемы, правдоподобность теории, применимость и надежность метода или полезность действия. Суждения, выражающие оценку, формулируются всякий раз, когда взвешивают проблему, гипотезу или методику. Мы говорим, что подобные суждения «рассудительны», «разумны» или «здравы», если они соответствуют основному содержанию наших знаний или нашего опыта (которое должно бы включать признание того, что «нездравые» идеи могут оказаться правильными). Когда подобные оценочные суждения формулируются после ускоренного ознакомления с предметом, то если они удачны, мы говорим об интуиции. 2. Интеллектуальная интуиция как обычный способ мышления. Восприятие, воображение, вывод умозаключений, синтезирование, понимание и оценка - обычные способы восприятия и мышления, пусть даже некоторые из них и встречаются у ученых в более полно развитом виде, они, следовательно, доступны для психологического исследования. Никакой мистической интуиции для изучения интуиции ученого не требуется.
Таковы, по мнению Бунге, основные разновидности интуиции. Автор делает попытку систематизировать наиболее часто употребляемые значения интуиции среди нескончаемой иерархии трактовок этого понятия. Однако его систематизация не всегда последовательна. Главная цель всего исследования Бунге заключается в том, чтобы вскрыть огромную эвристическую роль интуиции как необходимого момента в процессе познавательной деятельности ученого. В этом плане его работа представляет собой известную ценность. Благодаря этому исследованию намечены основные подходы к изучению проблемы, обеспечивающие конструктивное отношение к последней.
По мнению Бунге, этот конструктивный подход включает: 1. Тщательный анализ многочисленных значений термина «интуиция» и осторожное пользование им. 2. Эмпирический и теоретический анализ интуиции в рамках научной психологии. 3. Уточнение результатов интуиции посредством классифицирующей, обогащающей и придающей четкость разработки понятий. Перечисленные три позиции являются действительно важными в разработке исследуемой проблемы. Но классификация видов интуиции, предложенная Бунге, не вполне отвечает этим требованиям. Проблема классификации интуиции представляет собой один из самых сложных моментов в исследовании проблемы в целом. Это объясняется тем, что сам предмет, подвергающийся операции классифицирования, не поддается действию правил, необходимых, скажем, для формальной классификации. Всякая формальная классификация предполагает, прежде всего, четкое, резкое обособление предметов одной группы от предметов другой группы. Вполне понятно, что интуиция не поддается формальной классификации. Установление четкого сходства и различия разновидностей интуиции не представляется целесообразным. В отличие от формальных содержательные классификации опираются на диалектические принципы. В содержательных классификациях главный акцент делается на раскрытие внутренних закономерностей между группами классифицируемых предметов. Содержательные классификации соответствуют естественным классификациям. Последние строятся на учете всей совокупности признаков классифицируемого предмета, взятых в их взаимной связи и обусловленности. По-видимому, этот способ классифицирования может быть применен к проблеме интуиции. Классификация Бунге не соответствует ни одному из рассмотренных способов классификации. За основу своей классификации Бунге берет видовое деление различных интуиций, имеющих место в процессе научного познания, причем выбирая из общей иерархии те, которые наиболее часто употребляются исследователями.
Интуитивные компоненты в большей или меньшей степени присутствуют практически во всех видах научного творчества. Поэтому, совершенно очевидно, что если интуиция помогает нам в получении нового знания, то, каким бы таинственным и непостижимым не казался этот механизм, им нужно пытаться управлять. Необходимо также отметить опасности, которые таят в себе чрезмерное увлечение попытками искусственного инициирования интуиции. Необходимо ясно представлять, что эффективны и безопасны только косвенные и слабые методы воздействия на психику и мозг.
В этом смысле ученые находятся в более выгодном положении нежели люди иных творческих профессий. Ученые, каким бы самым необъяснимым путем было получено новое знание, ищут, во-первых, логические доказательства полученному, и, во-вторых, подтверждения их в реальном объективном мире. Человек же, занимающийся, к примеру, художественным творчеством, и слишком уповающий на различного рода интуитивные способы получения нового, рискует потерять связь с действительностью и даже сойти с ума.
Однако, интуиция в научном познании занимает менее важное место, чем, например, в художественном творчестве. Основная причина состоит в том, что наука — достояние всего человечества, тогда как поэт или художник может творить в своем замкнутом мире. Любой ученый на начальном этапе своего научного становления пользуется трудами других ученых, выраженных в логически выстроенных теориях и составляющих науку «сегодняшнего дня». Именно для научного творчества следует лишний раз подчеркнуть важность предварительного накопления опыта и знаний до интуитивного озарения и необходимость логического оформления результатов после него.
Так же хотелось бы сказать о том, что в целом у меня сложилось ясное представление о понятии интуиция и ее месте и роли в активном познавательном процессе. Интуиция представляется мне неотъемлемой частью творческого познания, и действие интуиции (озарение) так же невозможно без долгой предварительной работы ума.
© ДонНТУ, Худолей Т.О.