Ценность знания в нашем мире велико. Однако даже сегодня многие ученые и философы неоднозначно могут ответить на вопрос: «Что такое знание?». Поэтому в данной работе
предпримем еще одну попытку вернуться к истокам и разобраться, что же все–таки представляет собой знание.
За многие тысячелетия своего существования человечество накопило много знаний, поэтому их дифференциация необходима. Авторы, приведенных в конце источников, показывают все многообразие форм познания и способов понимания природы и общества. В современной философско-методологической литературе все активнее рассматриваются различные формы вненаучного знания, исследуются их особенности
и взаимоотношения с научным познанием, предлагаются различные классификации вненаучного знания. [1]
Целью работы является раскрыть понятие «знания», определить сущность научного и вненаучного знания, провести границу между ними и охарактеризовать основные формы их существования.
В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля указывается три значения слова «знание»:
субъективное — знание как принадлежность, свойство знающего что-либо;
результативно-итоговое — знание как плод учения, опыта;
отчужденно-объективное — знание как сообщение, информация.
Хотелось бы отметить также основные виды знания и проблему их «взаимоотношения»:
а) перцептивное знание (чувственно данное) — выражает исходный контакт человека с реальностью;
б) повседневное знание (здравый смысл) — в среде объектов обычного практического опыта сложился наш язык, сформировались наши основные понятия, в том числе и те, которые широко используются в науке;
в) научное знание — знание об объектах науки, законы поведения этих объектов дают наиболее достоверное и согласованное объяснение того, что существует и происходит в мире. [2]
В «Российской педагогической энциклопедии» «знания» определяются следующим образом: «проверенный общественно-исторической практикой и удостоверенный логикой результат процесса познания действительности;
адекватное ее отражение в сознании человека в виде представлений, понятий, суждений, теорий. Знания фиксируются в форме знаков естественного и искусственного языков». [3]
Русскоязычная Википедия дает множество определений [4], относительно которых, правда, не делается уточнения, — это альтернативные или дополняющие друг друга определения:
Знание — форма существования и систематизации результатов познавательной деятельности человека. Знание помогает людям рационально организовывать свою деятельность и решать различные проблемы, возникающие в её процессе.
Знание в широком смысле — субъективный образ реальности, в форме понятий и представлений.
Знание в узком смысле — обладание проверенной информацией (ответами на вопросы) позволяющими решить поставленную задачу.
Знание (предмета) — уверенное понимание предмета, умение обращаться с ним, разбираться в нём, а также использовать для достижения намеченных целей.
Знание — в теории искусственного интеллекта и экспертных систем — совокупность информации и правил вывода (у индивидуума, общества или системы ИИ) о мире, свойствах объектов, закономерностях процессов и явлений, а также
правилах использования их для принятия решений. Главное отличие знаний от данных состоит в их структурности и активности, появление в базе новых фактов или установление новых связей может стать источником изменений в принятии решений.
Знания фиксируются в образах и знаках естественных и искусственных языков. Знание противоположно незнанию (отсутствию проверенной информации о чём-либо).
Выводы
Несмотря на разнообразие этих определений, все они отражают две характерные черты знания. Первая из них состоит в том, что знания являются результатом познания, адекватным отражением реальности. Вторая заключена в том, что знания добываются в процессе практически преобразующей деятельности человека и служат в свою очередь этой деятельности.
Выделяют различные виды знания: научное, обыденное (здравый смысл), интуитивное, религиозное и др. Обыденное знание служит основой ориентации человека в окружающем мире, основой его повседневного поведения и предвидения, но обычно содержит ошибки, противоречия. Научному знанию присущи логическая обоснованность, доказательность,
воспроизводимость результатов, проверяемость, стремление к устранению ошибок и преодолению противоречий.
По природе знания могут быть:
– декларативные;
– процедурные
Декларативные знания содержат в себе лишь представление о структуре неких понятий. Эти знания приближены к данным, фактам. Например: высшее учебное заведение есть совокупность факультетов, а каждый факультет в свою очередь есть совокупность кафедр.
Процедурные же знания имеют активную природу. Они определяют представления о средствах и путях получения новых знаний, проверки знаний. Это алгоритмы разного рода. Например: метод мозгового штурма для поиска новых идей.
По степени научности знания могут быть:
– научными;
– вненаучными.
Научные знания могут быть
– эмпирическими (на основе опыта или наблюдения)
– теоретическими (на основе анализа абстрактных моделей).
Научные знания в любом случае должны быть обоснованными на эмпирической или теоретической доказательной основе.
Теоретические знания — абстракции, аналогии, схемы, отображающие структуру и природу процессов, протекающих в предметной области. Эти знания объясняют явления и могут использоваться для прогнозирования поведения объектов.
Вненаучные знания могут быть:
паранаучными — знания несовместимые с имеющимся гносеологическим стандартом. Широкий класс паранаучного (пара от греч. — около, при) знания включает в себя учения или размышления о феноменах, объяснение которых не является убедительным с точки зрения критериев научности;
лженаучными — сознательно эксплуатирующие домыслы и предрассудки. Лженаучное знание часто представляет науку как дело аутсайдеров. В качестве симптомов лженауки выделяют малограмотный пафос, принципиальную нетерпимость к опровергающим доводам, а также претенциозность. Лженаучное знание очень чувствительно к злобе дня, сенсации. Его особенностью является то, что оно не может быть объединено парадигмой, не может обладать систематичностью, универсальностью. Лженаучные знания сосуществуют с научными знаниями. Считается, что лженаучное знание обнаруживает себя и развивается через квазинаучное;
квазинаучными — они ищут себе сторонников и приверженцев, опираясь на методы насилия и принуждения. Квазинаучное знание, как правило, расцветает в условиях строго иерархированной науки, где невозможна критика власть предержащих, где жестко проявлен идеологический режим. В истории России периоды «триумфа квазинауки» хорошо известны: лысенковщина, фиксизм как квазинаука в советской геологии 50–х гг., шельмование кибернетики и т.д;
антинаучными — как утопичные и сознательно искажающие представления о действительности. Приставка «анти» обращает внимание на то, что предмет и способы исследования противоположны науке. С ним связывают извечную потребность в обнаружении общего легко доступного «лекарства от всех болезней». Особый интерес и тяга к антинауке возникает в периоды социальной нестабильности. Но хотя данный феномен достаточно опасен, принципиального избавления от антинауки произойти не может;
псевдонаучными — представляют собой интеллектуальную активность, спекулирующую на совокупности популярных теорий, например, истории о древних астронавтах, о снежном человеке, о чудовище из озера Лох–Несс;
обыденно-практическими — доставлявшими элементарные сведения о природе и окружающей действительности. Люди, как правило, располагают большим объемом обыденного знания, которое производится повседневно и является исходным пластом всякого познания. Иногда аксиомы здравомыслия противоречат научным положениям, препятствуют развитию науки. Иногда, напротив, наука длинным и трудным путем доказательств и опровержений приходит к формулировке тех положений, которые давно утвердили себя в среде обыденного знания. Обыденное знание включает в себя и здравый смысл, и приметы, и назидания, и рецепты, и личный опыт, и традиции. Оно хотя и фиксирует истину, но делает это не систематично и бездоказательно. Его особенностью является то, что оно используется человеком практически неосознанно и в своем применении не требует предварительных систем доказательств. Другая его особенность — принципиально бесписьменный характер.
личностными — зависящими от способностей того или иного субъекта и от особенностей его интеллектуальной познавательной деятельности.
По местонахождению знания выделяют:
– личностные (неявные, скрытые, пока не формализованные) знания;
– формализованные (явные) знания;
Неявные знания — знания людей, которые еще не формализованы и не могут быть переданы другим людям.
Формализованные на некотором языке (явные) знания:
– знания в документах;
– знания на компакт дисках;
– знания в персональных компьютерах;
– знания в Интернете;
– знания в базах знаний;
– знания в экспертных системах, извлеченные из неявных знаний людей–экспертов.
Отличительные характеристики знания все ещё являются предметом неопределённости в философии. Согласно большинству мыслителей, для того чтобы нечто считалось знанием, это нечто должно удовлетворять трем критериям:
Быть подтверждаемым.
Быть истинным.
Заслуживать доверие.
Однако, как иллюстрируют примеры проблемы Гетье, этого недостаточно. Предложен ряд альтернатив, включая доводы Роберта Нозика в пользу требования «прослеживания истины» и дополнительное требование Саймона Блэкберна, что мы не будем утверждать, что каждый, кто удовлетворяет любому из этих критериев «через неисправность, изъян, ошибку» обладает знанием. Ричард Киркхэм делает предположение, что наше определение знания должно требовать, чтобы свидетельства верящего были таковы, чтобы они логически влекли за собой истину убеждения. [4]
Процесс перехода от незнания к знанию весьма сложен, противоречив. Чтобы его осмыслить, надо выделить те основные гносеологические ситуации, в которых находится субъект, стремящийся перейти от незнания к знанию и затем к более полному и точному знанию. На наш взгляд, можно выделить четыре такие ситуации, в которых всегда находится всякий познающий субъект.
Обозначим их кратко следующим образом:
знание о знании (когда субъект обладает некоторым знанием и в то же время знает, что оно истинно или оценивает его как вероятное, неточное и т.п.);
незнание о знании (когда некоторое присущее субъекту знание не рефлексируется, не осознается, пребывает на протяжении какого–то интервала в скрытой форме);
знание о незнании (имеется в виду проблемная ситуация, когда субъект обнаруживает и четко фиксирует свое незнание чего–либо определенного);
незнание о незнании (речь идет о допроблемной ситуации; например, ученые XVIII в. не только ничего не знали о квазарах или о молекулах ДНК и генетическом коде, но совершенно не знали и о том, что они этого не знают).
В общих чертах данная ситуация понятна. Речь идет о том, что субъект осознает, что знает нечто о чем–то. Такое осознание, однако, включает различные способы отображения собственного знания и различные формы его оправдания. Все это многообразие способов отображения
и форм оправдания пока еще далеко от общепринятой концептуальной систематизации (даже если ограничиться научным знанием, оставляя в стороне обыденное знание, знание, выражаемое средствами искусства, и др.).
Мы не будем вдаваться в анализ этих сложных вопросов и лишь проиллюстрируем нашу мысль. Одно дело, когда я вижу цветущий перед моим окном куст сирени и осознаю адекватность отражения этого объекта. Здесь отображение знания, данного мне в форме чувственного образа, и его оправдание совершаются, как правило, на интуитивном уровне.
Другое дело, мое знание о моем знании структуры атома урана или, скажем, закономерностей биологической эволюции. В таких случаях осознание и оправдание моего знания предполагает различные формы теоретической рефлексии, специальное обоснование основных положений, а зачастую и логико-методологический анализ их предпосылок, практическую проверку и т.д. На уровне коллективного субъекта знание о знании выступает (если речь идет о научном знании) как результат обоснования, доказательства, практического подтверждения, как осознание того, что оно удовлетворяет принятым в данном сообществе теоретическим и практическим критериям, нормативам, ценностным установкам.
Безусловно, способы отображения и оправдания наличного знания существенно варьируют в зависимости от характера этого знания: эмпирического или теоретического. К тому же в реальном процессе познания эмпирическое и теоретическое обнаруживают весьма сложные и многообразные отношения. Здесь нет возможности анализировать эти сложные вопросы, как и особенности интересующей нас познавательной ситуации применительно к обыденному знанию. Поэтому мы ограничимся далее лини" общим планом ее рассмотрения в рамках научного познания.
Отображение и оправдание знания включают в себя осознание его относительности и системной обусловленности. Это означает ту или иную степень понимания исторической ограниченности данного знания в смысле глубины и основательности отображения в нем соответствующего объекта, понимание его ограниченности в смысле его адекватности лишь в рамках определенной предметной области и, наконец, понимание зависимости данного знания от других знаний, а в пределе — от всей системы научного знания в целом, что служит также постоянно
действующим фактором его ограничения (т.е. уточнения, конкретизации, изменения сферы его приложения). Таким образом, знание о данном знании предполагает отображение его границы, а тем самым и соотнесение с категорией незнания, которая в рассматриваемой ситуации часто фигурирует лишь неявно. Основательность знания о данном знании связана с выявлением этого диалектического противоречия.
Граница знания осмысливается обычно в двух планах — экстенсивном и интенсивном. Первый из них выражает
допустимую сферу приложения данного знания, за пределами которой оно равносильно незнанию (скажем, знание о структуре атома не имеет никакого
отношения к знанию закономерностей развития экономики, оно обладает, так сказать, нулевой степенью отображения экономического развития). Второй план
выражает наличный предел «глубины» отражения действительности, достигнутый в данном знании. Хотя этот предел носит конкретно–исторический характер,
«передвигается», он всегда существует, и за ним лежит неизвестное, область незнания. Итак, уже первые шаги анализа показывают, что в ситуации знания
о знании нельзя обойтись без категории незнания. Эта категория служит необходимым логическим основанием определения всякого знания, что свидетельствует
о его диалектической природе. [1]
Эта ситуация на первый взгляд кажется довольно парадоксальной. В самом деле, как возможно иметь некоторое знание и не знать о нем? В каком смысле здесь допустимо говорить о незнании?
Выше мы характеризовали рассматриваемую ситуацию, прибегая к понятию нерефлексируемого знания. Но это требует дополнительного обсуждения, так как указанное понятие истолковывается не вполне однозначно и к тому же вряд ли способно охватить все случаи данной ситуации.
Прежде всего важно подчеркнуть, что ситуация незнания о знании выступает всегда лишь как момент или, может быть, лучше сказать, как «слой», структурный фактор многомерного процесса познавательной активности субъекта. В каждом интервале этого процесса всегда наличествуют такие
содержательные и структурные компоненты, которые выполняют определенные, иногда весьма существенные функции (отражательные, нормативные, оценочные), но не осознаются субъектом, хотя в последующем периоде могут быть осознаны и осмыслены. Можно ли говорить о незнании субъектом указанных компонентов его собственной
познавательной активности и в то же время относить их к категории знания?
На этот вопрос, как известно, современная гносеологическая литература дает положительный ответ, вводя понятие неявного знания. Различные формы неявного знания и их роль в науке стали в последние десятилетия предметом специального исследования в работах ряда западных философов (особенно М. Полани).
В нашей литературе эта проблематика разрабатывается в разных планах. Было показано, что всякая система знания представляет собой единство рефлексивного и арефлексивного. Это диалектическое единство носит конкретно-исторический характер, служит формой развития научного знания.
Характеристика неявного как арефлексивного относится прежде всего к так называемому предпосылочному знанию, анализ которого составляет важнейшее условие развития научного знания. Он позволяет существенно углубить понимание диалектики знания и незнания, так как раскрывает «двумерность» обоснованного знания,
т.е. то принципиальное обстоятельство, что оно несет в себе не только отображение объективной действительности (определенного объекта), но и отображение самого себя. При этом характер, способ, результативность отображения субъектом собственного знания о данном объекте, т.е. знание о знании, в существенной мере влияют на знание о
данном объекте, на степень адекватности и «глубину» его отражения в научной теории, на процесс захвата ею новых слоев, горизонтов, сфер объективной действительности, на реконструкцию объекта познания. Естественно, отображение субъектом своего наличного знания может, как уже отмечалось выше, носить различный характер: одни его
компоненты отражаются вполне адекватно, другие лишь отчасти, некоторые же из них могут отображаться превратно или вообще функционировать в «скрытом» виде. В этом отношении знание субъекта о собственном знании всегда содержит проблемный аспект.
Как показал М. Полани, неявное знание выступает на разных уровнях структуры познания и не осознается субъектом, является «молчаливым знанием». По его словам, «вследствие молчаливого характера нашего знания, мы никогда не можем высказать все, что знаем, точно так же, как по причине молчаливого характера значения мы никогда не можем в полной мере знать всего того, что имплицировано нашими высказываниями». [5]
Таким образом, «незнание о знании» означает либо неадекватное отображение каких-то компонентов наличного знания, либо отсутствие их отображения вообще на данном этапе познавательной деятельности субъекта. Это относится не только к предпосылочному знанию, но и к весьма различным по содержанию и значению составляющим, которые имплицитно наличествуют в данном знании, но пока еще неосознаны и неэксплицированы. История науки демонстрирует многочисленные примеры такого рода.
В литературе часто приводится тот факт, что, создав теорию множеств. Кантор не знал о содержащихся в ней парадоксах; не знали о них до определенного времени и математики, принимавшие эту теорию.
Особый случай ситуации «незнания о знании» наблюдается на уровне коллективного субъекта, обладающего достаточно сложной структурой. Здесь типичны факты, когда некоторая группа исследователей приобретает весьма важное новое знание, но оставляет его «закрытым» для других групп исследователей, работающих в той же области, и для научного сообщества в целом (в силу групповых или государственных интересов и т.д.).
Заметим, что и помимо такого рода фактов, т.е. когда нет причин для сокрытия новых результатов, проходит некоторое время, пока уже добытое новое знание становится известным научному сообществу. Заслуживает внимания, кстати, сам процесс перехода от незнания к знанию об этом новом знании и к его усвоению научным сообществом, сопровождающийся нередко различными коллизиями в структуре внутренних коммуникаций коллективного субъекта. Весьма сложным и противоречивым образом проявляется ситуация незнания о знании на уровне индивидуального субъекта. Она связана здесь с функционированием бессознательной сферы психики и ее многообразными взаимоотношениями с сознательной сферой.
Это выражается часто в форме таких феноменов, как «вытеснение», «психологическая защита», символизация текущих сознательных переживаний, арефлексивность ценностных и смысловых структур, которые обусловливают направленность интересов и познавательной активности субъекта, его парадигмальные установки. Особенный интерес представляет анализ процесса зарождения и оформления в сознании субъекта принципиально новой идеи, та его стадия, когда содержание этой новой идеи еще полностью не оформилось и ее подлинное значение еще не осознано самим творцом, не вербализовано адекватным образом — его знание о произведенном им новом знании еще смутно, граничит с незнанием. Все эти вопросы остаются пока крайне слабо исследованными, хотя имеют для гносеологии первостепенное значение, ибо выражают самый важный и интересный аспект познавательного процесса — акт творчества.
Ситуация «незнание о знании», как видим, в той или иной форме своего проявления всегда сопровождает познавательную активность субъекта, выражает одно из его «непреходящих» состояний, а постольку может рассматриваться как один из «непреходящих» объектов гносеологического анализа. Последний призван раскрыть способы отображения, осознания, освоения этой ситуации конкретно-историческим субъектом (с учетом типологии коллективного и индивидуального субъектов). Здесь мы обнаруживаем неразрывную связь данной ситуации с тремя остальными, без чего ее нельзя основательно осмыслить.
Ведь «незнание о знании» по необходимости соотносится со «знанием о знании». Лишь в плане такого соотнесения может быть раскрыт смысл первого («незнания&naquo;) и выяснены пути перехода ко второму («знанию»). Далее, само состояние незнания о знании всегда присуще субъекту, имеет по крайней мере две формы, или стадии, требующие специального рассмотрения. Первая: когда субъект обнаруживает свое незнание, непонимание некоторых особенностей, свойств, компонентов присущего ему знания (скажем, определенной научной теории) и стремится преодолеть это незнание, непонимание. Здесь налицо ситуация знания о незнании, которое относится к некоторым фрагментам наличного знания (я узнал, что не знаю, не понимаю чего-то в хорошо известной мне научной теории, - весьма обычный случай, который типичен и для коллективного субъекта).
Это обычная проблемная ситуация в области методологии научного познания, психологии познания и гносеологии. Вторая: когда субъект еще не обнаружил своего незнания некоторых скрытых свойств наличного знания, когда он еще не знает, что он не знает об этом (вспомним уже приводившийся пример: пользуясь теорией множеств Кантора, математики до известного периода не только не знали, что в ней содержатся парадоксы, но и не подозревали, что они этого не знают, и были «спокойны»). Это тоже довольно обычная ситуация, которая всегда исторически предшествует первой и выше была обозначена как «незнание о незнании».
Выше мы обозначили эту ситуацию как проблемную. Однако понятие проблемной ситуации, широко используемое в гносеологической литературе, не имеет общепринятой трактовки. В большинстве случаев она характеризуется так: «Проблемная ситуация - это объективное состояние рассогласования и противоречивости научного знания, возникающее в результате его неполноты и ограниченности».
Проблема же является результатом отображения субъектом проблемной ситуации. Можно принять эти общие характеристики. Но в чем суть отображения тех рассогласований и противоречий, которые постоянно присущи развитию научного знания? По–видимому, в осознании недостаточности наличного знания, в потребности узнать, понять, объяснить то, чего мы не знаем, не понимаем.
Другими словами, такая ситуация порождает новую цель познания, формирует новый объект познания. Осознание этого объекта имеет вопросительную форму, в которой как раз и выражается установленный факт недостаточности наличного знания. Таким образом, определяется то, чего мы не знаем, но должны познать, т.е. определяется наше незнание чего–то вполне конкретного. Это и есть то, что именуется знанием о незнании.
Понятия «знание» и «незнание» постоянно выступают в логической зависимости друг от друга, демонстрируют взаимопереходы. Ведь впервые обнаруженное нами незнание чего-либо есть тоже новое знание. И наоборот, обнаружение ограниченности, неполноты наличного знания в каком-либо конкретном отношении есть обнаружение незнания.
Формулировка «знание о незнании» может быть истолкована в нескольких смыслах. Например, в широком смысле, когда указывается, что рост знания сопряжен с возникновением нового незнания, новых проблем. Это хорошо понимали уже древние философы (вспомним хотя бы Зенона Элейского, говорившего своим ученикам, что он не только знает больше, чем они, но и большего не знает, ибо его границы с неизвестным обширнее).
В узком смысле указанная формулировка истолковывается в тех случаях, когда мы обнаруживаем некоторое явление, причины которого нам совершенно непонятны, когда не можем объяснить наблюдаемое и стремимся преодолеть это наше незнание, которое четко фиксируется средствами обыденного или научного языка.
Скажем, хорошо известно, что человеческий взгляд способен выражать различные психические состояния. Но как это возможно? Остается неизвестным, каким образом изменение жидкой среды глаза коррелирует с мозговыми процессами, ответственными за сложнейшие психические состояния, и как эти изменения способны «выражать» настроения, желания, оценки и т.п. Здесь лежит пока область почти полного незнания. Или возьмем загадку «астрономии догонов». Откуда у племени догонов столь точные и глубокие знания о системе Сириуса, если они не могли быть заимствованы у европейцев и если исключается возможность палеовизита иных разумных обитателей космоса? Этого мы не знаем. Знание об этом незнании, возникшее, кстати, сравнительно недавно, служит источником настойчивых научных поисков и размышлений, имеющих помимо всего прочего и важное мировоззренческое значение.
Таким образом, тезис «знание о незнании» имеет серьезный гносеологический смысл, и это ставит задачу анализа различных видов незнания, т.е. теоретической рефлексии наличных и возможных способов знания о незнании, включая разработку типологии последнего.
Пытаясь классифицировать или хотя бы перечислить некоторые виды незнания, мы тем самым конкретизируем понятие незнания, т.е. наше знание о незнании. Фиксация различных видов и проявлений наличного незнания, безусловно, составляет одно из непременных условий всякого познавательного процесса, которое легко обнаруживается как на уровне индивидуального, так и на уровне коллективного субъекта.
Таким образом, рассмотрение ситуации «знание о незнании» и стремление осмыслить ее особенности в историческом плане с необходимостью предполагают исследование ее обусловленности тремя остальными ситуациями, ибо основательное понимание любой конкретной ситуации "знания о незнании" требует четкой фиксации наличного знания о том, что именно мы знаем по данному вопросу. Без этого нельзя точно определить, что же именно мы не знаем. Но здесь вместе с тем нужно учитывать и осмысливать то обстоятельство, что в наличном знании всегда существуют,
так сказать, «скрытые параметры», которые должны быть подвергнуты теоретической рефлексии, ибо от этого во многом зависит степень осознания, понимания самой проблемной ситуации и направление поисков возможных путей ее разрешения. В связи с этим важно отдавать себе отчет в наличии того конкретно-исторического основания, из которого вырастает данная проблемная ситуация, т.е. ситуации «незнания о незнании».[6]
Выводы
Мы являемся свидетелями того, как значительно увеличивается количество областей, где научное и вненаучное знания все теснее переплетаются друг с другом. Ярким примером этому служит современная философия. Эта тенденция все более отчетливо прослеживается в таких сферах как искусство, литература, синергетика, биоэнергетика и других. Этот процесс затрагивает и сферу вненаучного знания, прежде всего, таких как астрология, алхимия, религиозные тексты и т.д., которые все больше начинают привлекать внимание многих ученых.
Понятие «знание» приобретает характер первичности и, на наш взгляд, вполне заслуживает возведения в ранг философской категории. Для «знания» как философской категории как бы отпадает сама необходимость давать его определение, хотя нам очень импонирует широко известное «Знание – это сила». Поэтому необходимо постоянно стремиться к новым знаниям, ибо именно в них заложена скрытая, но в тоже время мощная власть над этим миром.
В силу стремительного развития науки — «носителя знаний», необходима была классификация этих знаний на научное (рациональное) и вненаучное (иррациональное). В мире хаоса, конечно же существуют необъяснимые наукой процессы, которые и относят к вненаучным знаниям. Люди всегда использовали, и будут использовать научное и мистическое познание. Анализируя эти знания, устраняя (по возможности) противоречия человечество постоянно расширяет границы своих знаний. Невозможно познание человеком мира без заблуждений, и именно благодаря им он находит истину.