Приходько С.А.
Всю свою сознательную жизнь я мечтал быть высококлассным оратором, однако заикание перечеркнула все мои многочисленные и, по своей сути, бесплодные попытки овладеть этим благороднейшим древним искусством. В самом деле, если представить меня, ораторствующего на Вашей паре, нарисуется, уверяю Вас, унылейшая картина.
Вот миловидная барышня в красненькой юбочке, серебристой кофточке и красивых чулочках жеманно читает складно состряпанную заготовочку… ну, скажем, о важности Болонского процесса, или об актуальности кредитно-модульной системы. Поминутно она отрывается от печатного текста и одаривает мужскую половину человечества самой очаровательной улыбкой, которую только способна дать расцветающая девушка в период овуляции. Ну, разве можно оторваться от этого очаровательного существа, и не важно, какую чушь она сейчас читает! Вы просто обязаны поставить ей отличную оценку, и вся аудитория с радостью поддерживает ваш порыв.
Другое дело, представьте меня, нескладного, носатого, невысокого, да и к тому совершенно не умеющего очаровывать. Я несмелыми шагами перемещаюсь в сторону Вашей кафедры с серой почёрканной рукописью и готовлюсь открыть рот. Тут-то и заключается основная проблема. Как я уже говорил, я заикаюсь. Заикание моё на самом деле называется логоневрозом, попросту говоря, боязнью речи. Одно за другим я с трудом отрываю от себя слова и, словно ненужные, запоздалые и немодные вещи, швыряю их в аудиторию, получая в ответ одно лишь негодование. Кроме того, я обильно брызгаюсь слюною, так что моё лицо было бы благоразумно экранировать куском натянутой материи – иначе сидящие на первых рядах линчуют меня на следующей же перемене. Дополните вышеописанную картину обильной жестикуляцией говорящего, мимикой душевнобольного человека, и Вы получите исчерпывающее представление обо мне ораторствующем.
В оправдание за несколько нескладную первую часть моей работы я решил поделиться с Вами моим рассказом. Да, иногда я пишу прозу, несмотря на то, что она у меня отнюдь не самых высоких литературных свойств. Привожу вам мою не лучшую, но самую популярную по числу читательских отзывов работу. Был бы рад подарить Вам удовольствие от прочтения.
Холодный южный ветер обдувал редкие мятущиеся кустарники. Танцующее волнами море вторило неизвестно куда рвущимся потокам воздуха. Сквозь шум рокотавшего прибоя размерено шла укутавшаяся в плед женщина, на вид лет сорока, неся с собою узелок. Глаза её были увлажнены недавними слезами, лицо же оставалось совершенно спокойным. Чёрные, как смоль, волосы были собраны в пучок и мерно колыхались в такт её плавных шагов. Небо заволокло густо-синими тучами, и почерневшая водная рябь вдалеке сливалась со злым и мрачным горизонтом. Избитое волнами побережье рассыпалась жгучими солёными брызгами. Точеная фигурка старика, вылепленная из песка безымянным творцом и теперь беспощадно размываемая накатывающими потоками воды, задумчиво глядела в небо. Лишившись нижней части ног, песочный мыслитель, казалось, чуть улыбался, созерцая летящих чаек. С изогнутых куполов волн срывались серебристые рыбки-летуны и, огибая пенящуюся поверхность, маленькими планерами плавно погружались в бурлящую воду.
- Рауль! – закричала женщина, увидев вдалеке полуобнажённого человека, сидящего у берега и прикрывавшегося выцветшей парусиновой тканью. – Рауль, это ты?! - Мужчина не обращал внимания на крики и продолжал сидеть, глядя на море. Он дрожал от холода, и его колени тряслись. Спустя некоторое время он как будто очнулся – Эвита ты? Уйди, прошу тебя! – тихо прошептал он, продолжая со странной отрешённостью рассматривать волны. – Рауль. Я знала, что найду тебя на берегу. Только где? Вот я и шла вдоль линии прибоя. – Оставь меня, Эвита! Не хочу… – прокричал Рауль, вновь добавляя шёпотом – уйди, прошу тебя. - Ты был здесь всё это время? Вот так и просидел эти три дня? - Эвита подошла и уселась рядом с истощённой фигурой своего мужа. – Я… бродил вдоль берега, ещё забирался на скалы, нырял и плавал в бухте. – Поешь – женщина развернула свой узелок, достала хлеб, лук и четыре вяленых рыбёшки, нанизанных на бечёвку. – Вот вода – она положила на холодный песок маленькую полую тыкву, закупоренную пробкой. Он с жадностью набросился на еду, а она молча рассматривала его болезненное изможденное тело. Несколько ногтей на ногах были сломаны, ступни кровоточили. Лицо Рауля поросло щетиной. – Да, такой вкусной рыбы я не ел даже в закусочной донны Мануэлы в Буэнос-Айресе! – весело заключил он, откупоривая тыкву. Эвита разорвала шерстяную ткань и молча перевязала мужу ступни. – Жаль, что нет текилы – Рауль поглощал воду большими глотками. – Я мечтал об этом побеге весь прошлый месяц. Но взять с собой ничего не догадался. – Зачем? – тихо проговорила Эвита, и глаза её наполнились укоризной. – Как разбушевался памперо! Никто в городе, небось, и носа не показывает. – Зачем? – повторила она. – Надоело мне всё, понимаешь, надоело. Знаю, что это глупо, ребячество. Помнишь? Я убежал, как и двадцать лет назад. Это чувство вернулось. – Тогда я думала, что ты меня бросил. Чего тебе не хватает? - Не знаю. Может, моря? Боже, если бы ты знала, как мне надоело развозить хлеб, играть в карты с Антонио. Этот дьявол остался мне должен одиннадцать песо, впрочем, это неважно. Знаешь, там, в этой скале, такая бухта! Большое углубление, сообщающееся с океаном лишь во время прилива. И ещё когда приходит буря. Усеянное водорослями дно, вокруг крутые изгибы наслоений пемзы. Плавают маленькие рыбки, розовые рачки. По ночам бухта одевается в красновато-серое свечение. Как жаль, что я плохо плаваю! Достичь дна мне не под силу – слишком глубоко. Когда утихает прибой, из отверстий в скале выползают крабы. Один из них, злодей, так больно ущипнул меня за палец! - Рауль тихо засмеялся. На лице у Эвиты вновь выступили слёзы. – А дельфины – продолжал Рауль – какие всё же они красивые! Почему я не живу в этом мире? Он склонил голову и тихо заплакал. - Почему моя жизнь течёт не здесь, а в этой проклятой дыре близ Пуэрто-Десеадо? – продолжал Рауль, отерев слёзы - почему двадцать лет моей молодости я развозил хлеб и играл в карты с Антонио? По субботам – изменял тебе с девкой из соседней прачечной. Почему я не случился, Эвита? Обидно. - Большие глаза жены были устремлены вглубь его горя. - Я не был хорошим отцом для Хулио, столько раз бил его, приходя домой пьяным. А наши проклятые трущобы! Это стирка, бельё закрывающее проходы. И мать, страдающая десять лет, не будучи в силах умереть. Сколько раз я желал её смерти в сердце своём, Эвита! И как мне сейчас стыдно за это. Что видел я в жизни, кроме работы и пьяных драк после карт? Рауль умолк, с минуту просидев безо всякого движения. Вдруг, как будто очнувшись, он продолжал. - Говорят, где-то в океане живёт женщина-рыба, могущая жить под водой. Она плавает в глубоких водах, играет с дельфинами. Но у неё нет хвоста и уродливых рыбьих плавников. У неё чудесное тело, красивое как у богини. Плывя верхом на дельфине, весело трубит в чудную раковину моллюска. Я слышал этот звук. Быть может это она? - Его голос осёкся. - Я научусь плавать, как рыба! Буду находить еду в море. Я тоже хочу плыть на дельфине. – Хочешь, я заплачу Марии? – неожиданно прошептала Эвита – я же видела, как ты на неё смотришь. Я сделаю тебе подарок за сорок песо. Педро заплатит тебе за этот месяц, не говоря уже об Антонио. Видишь, у нас есть деньги – улыбнулась она – ты хочешь Марию? Рауль нахмурил брови и посмотрел себе под ноги. – Не знаю – прошептал он и окинул берег бессмысленным взглядом. Над головой Рауля пролетел огромный снежно-белый альбатрос-буревестник. – Я вообще ничего не знаю. Моя мечта не даёт мне покоя. В молодости я думал о красоте, строил фигурки из песка, отдавая их прожорливому океану. Потом двадцать лет бессмысленной работы, серой и бесцветной жизни. Лишь Бог знает, какая во мне тоска! Я не могу любить тебя, Эвита. Я хочу другой жизни, жизни в океане, хочу любить женщину-рыбу. Не смотри сейчас на море. Теперь оно злое, а вообще - доброе и ласковое. Жаль, что кожа шелушиться от соли – добавил он с горечью – и ещё, я не могу пить солёную воду. Желудок не принимает её и выбрасывает обратно. Быть может, это лишь временно, и я привыкну? - Хулио сломал руку – сказала Эвита. – Ты серьёзно? – удивился Рауль – на самом деле сломал? – Летел на велосипеде с горки, что рядом с магазинчиком дона Педро, и кубарем скатился вниз. Мой бедный мальчик! Пришёл домой, весёлый такой, смеётся, а руку прячет. Что случилось? – спрашиваю, а он, краснея, бурчит – будешь ругать. Я руку ударил. Слава Богу, что левая. Хоть сможет писать в школе. Теперь ходит в гипсе, кислый словно лимон – она улыбнулась. - Идём домой. – Нет – решительно отрезал Рауль – что я зря всё это затеял? – Прошу тебя, милый – ласково проговорила Эвита – идём домой. В его теле кричала усталость, накопившаяся после трёх бессонных ночей. Болели суставы. Но он продолжал сопротивляться неумолимости обрушивающегося рока. – Я не могу. Так ведь всё бессмысленно. Нет мечты, нет цели. Я не могу так. – Идём домой – повторяла Эвита, словно молитву – кто перевяжет тебе пораненные ноги? Кто покормит тебя? Море? Море не для таких, как мы с тобой. Оно не положит бальзам на твоё израненное сердце. - Эвита с затаённой злобой взглянула на бушующие воды океана. - Море жестоко, оно не умеет любить. – И Рауль вдруг с горечью осознал, что его возвращение неизбежно.
Они шли домой. Эвита поддерживала слабое тело спотыкающегося мужа. Рауль чувствовал, что видит море в последний раз. – Самое время попрощаться – думал он, грустно улыбаясь – да, человек не властен над своею судьбой. Я не вольная птица, не белокрылая чайка, не весёлый дельфин, резвящийся в бурлящих водах. Бог дал мне Эвиту, а не женщину-рыбу. И каждому нести свой крест. Они молчали.
Спустя сутки ветер стих. Улыбнулось лучистое солнце, ублажая теплом неистовый океан, и он смягчился, умерив ярость прибоя. Песочный старик, не тяготясь потерей части своего тела, продолжал улыбаться, рассматривая светлеющее небо. На берег выползали крабы, чтобы поживиться выброшенной волнами рыбёшкой. Уровень воды спал, и небольшая бухта вновь зажила своей собственной жизнью. Огромный аквариум пополнился новыми обитателями, которые, выбравшись из укрытий ненастья, знакомились со своим новым жилищем. Большой морской ёж, лёжа на дне, обидчиво дулся на незваных гостей. Далеко в море показались дельфины. Их громкое фырканье доносилось до самого берега. Там, где-то за скалистым изгибом, вдруг послышался завораживающий гортанный звук. Он был исторгнут из раковины моллюска…