Через сорок лет после выхода в свет книги Э. Юра выражение "Философия техники" использовал немецкий философ Эрнст Капп (1808—1896). Капп — мыслитель, несколько необычный для не¬мецкого философа, к тому же он мало известен как создатель тер¬мина "философия техники", поэтому о нем стоит написать не¬сколько подробнее для лучшего ознакомления с его жизнью и ста¬новлением его мысли.
Начну с того, что детство Э. Каппа не было безоблачным, во всяком случае не таким гладким, как детство его младшего совре¬менника Карла Маркса (1818—1883). Эрнст был последним из две¬надцати детей придворного служащего в Людвигсштадте (Бавария). Родители и двое из его братьев умерли, когда ему было шесть лет, и он жил у своего старшего брата Фридриха, преподавателя гимназии. Брат посоветовал Эрнсту заняться наукой. Эрнст окончил факультет классической филологии Боннского университета, вернулся в Минден (Вестфалия) и стал преподавать в гимназии, где работал и стар¬ший брат. Его интересы не ограничивались античной классикой (в университете он защитил диссертацию на тему "Афинское государ¬ство"), в частности, он находился под сильным влиянием идей Ге¬орга Фридриха Гегеля (1770—1831) и Карла Риттера (1779—1859).
Как и Маркс, Э. Капп был левым гегельянцем. Его основное научное исследование, двухтомное "Vегglеichende аllgemеine Еrdkunde" (Общая и сравнительная география, 1845) представляло со¬бой, как и "Философско-экономические рукописи" Маркса (1844), попытку перевести динамичный идеализм Гегеля на прочный ма¬териалистический язык. Однако, в то время как целью материа¬листических построений Маркса было синтезирование философии истории Гегеля с новой экономической наукой, Капп стремился построить свою материалистическую систему с помощью соотне¬сения гегелевской философии с новой географической концеп¬цией Риттера. "Общая и сравнительная география" Каппа пред¬восхитила то, что мы сегодня могли бы назвать «экологической философией». С одной стороны, в этом труде обнаруживается цель автора проследить (как это было и в трудах Рихтера) формирую¬щее влияние географической среды (в частности рек и морей) на социальные и культурные структуры. Реки, внутренние моря и океаны влияют не только на экономику и культуру в целом, но также и на политические и военные формы организации общест¬ва. С другой стороны, это капповское применение гегелевской диа¬лектики призывает к "колонизации" географической среды и ее преобразованию, как внутреннему, так и внешнему.[1,с13]
После гражданской войны Капп (выступавший против рабовла¬дения несмотря на то, что его сын сражался на стороне Конфедера¬ции), решает посетить Германию. В пути он тяжело заболел, и врач посоветовал ему не рисковать ехать обратно в Америку. Капп при¬нимает решение остаться на родине и вернуться к научной деятель¬ности. Возобновив ее, он пересматривает свою философию геогра¬фии и, используя опыт, накопленный в Америке, формулирует свою философию техники, в которой орудия и оружие рассматриваются им как различные виды продолжения ("проекции") человеческих органов. Хотя саму эту идею нельзя считать принадлежащей лишь Каппу (нечто подобное говорили многие — от Аристотеля до Ралфа Уоддо Эмерсона), но именно Капп дал ее систематическую и де¬тальную разработку в своей работе "Grundlinien einer Philosophie der Technik" (Основы философии техники, 1877). По мнению Каппа, "возникающее между орудиями и органами человека внутреннее отношение — и мы должны это выявить и под¬черкнуть, — хотя и является скорее бессознательным открытием, чем сознательным изобретением, — заключается в том, что в орудии человек систематически воспроизво¬дит себя самого. И, раз контролирующим фактором явля¬ется человеческий орган, полезность и силу которого не¬обходимо увеличить, то собственная форма орудия должна исходить из формы этого органа.
Из сказанного следует, что множество духовных тво¬рений тесно связано с функционированием руки, кисти, зубов человека. Изогнутый палец становится прообразом крючка, горсть руки — чашей; в мече, копье, весле, совке, граблях, плуте и лопате нетрудно разглядеть различные по¬зиции и положения руки, кисти, пальцев, приспособление которых к рыбной ловле и охоте, садоводству и использо¬ванию полевых орудий достаточно очевидно".[1,с15]
Он говорит, например: "Хотя общая форма паровой машины мало, даже совсем не похожа на человеческое тело, но отдельные органы похожи". Какие? Капп благоразумно умал¬чивает, ибо одно упоминание о цилиндре с поршнем, о коленчатом вале, вращающемся на подшипнике, отрицает проектирование органов как принцип создания механизмов".[2,с35]
В своей книге "Технический итог XIX-го века" Энгельмейер высказывается еще более резко, считая, что одна десятая часть книги Э. Каппа имеет цену, называя ее, хотя и историче¬ской единицей, но отрицательной. Сегодня отношение философов тех¬ники к идеям Э. Каппа иное. Особенно в связи с развитием идей фило¬софской антропологии, со многими отрицательными последствиями, связанными с современной техникой, которые во времена Энгельмейе¬ра не были еще столь очевидными.
Формулируя свой антропологический критерий, Эрнст Капп под¬черкивает: каковы бы ни были предметы мышления, то, что мысль находит в результате всех своих исканий, всегда есть человек и ничто иное. Поэтому содержанием науки в исследовательском процессе во¬обще является ничто иное, как возвращающийся к себе человек. Капп считает, что именно в словах древнегреческого мыслителя Протагора — "Человек есть мера всех вещей" — был впервые сформулирован антропологический критерий и сформировано ядро человеческого знания и деятельности. Именно благодаря тому, что человек мыслит себя в природе и из природы, а не над ней и вне ее, мышление чело¬века становится согласованием его физиологической организации с космическими условиями.[2,с36]
Осмысливая понятие внешнего мира человека, Э.Капп замечает, что для него недостаточно слова "природа" в обычном понимании. К внешнему миру, окружающему человека, принадлежит также множе¬ство вещей, которые являются его созданием. Будучи искусственны¬ми произведениями в отличие от естественных продуктов (природа доставляет для них материал), они образуют содержание мира куль¬туры. Э.Капп проводит четкое разграничение "естественного" и "ис¬кусственного": то, что вне человека, состоит из созданий природы и созданий человека.
Этот исходящий от человека внешний мир является, с точки зре¬ния Каппа, реальным продолжением его организма, перенесением во вне, воплощением в материи, объективированием своих представле¬ний, то есть части самого себя, нечто от своего собственного "Я". Это -отображение во сне, как в зеркале, внутреннего мира человека. Но созданный человеком искусственный мир становится затем средст¬вом самопознания в акте обратного перенесения изображения из внешнего мира во внутренний. Таким образом человек распознает процессы и законы своей бессознательной жизни. Короче говоря, "механизм", бессознательно созданный по органическому образцу, сам служит для объяснения и понимания "организма". В этом и состоит суть принципа органической проекции Эрнста Каппа. Здесь слова "механизм" и "организм" взяты в кавычки, поскольку Капп вкладывает в эти слова более общий смысл, чем тот, который они имеют в прикладной механике и биологии. Он употребляет их скорее как синонимы "искусственного" и "естествен¬ного". (Видимо, этой условности данных понятий и не понял Энгельмейер, критикуя Каппа.) Еще более общий смысл Капп вкладывает в понятие "орудие", различая в нем внешнюю цель его создания, то есть форму, оформление употребляемого для этой цели материала (в бессознательном — инстинктивное действие). Обе эти цели встреча¬ются и объединяются в целесообразности.
Капп отмечает, что человек бессознательно делает свое тело мас¬штабом для природы. Так возникла, например, десятичная система счисления (десять пальцев рук). Однако принцип органопроекции легко объясняет только возникновение первых простейших орудий. При его применении к сложным орудиям и машинам, действительно, возникают проблемы. Хотя Капп и предупреждает, что органическая проекция может и не позволять распространять формальное сходст¬во, атак как ее ценность в преимущественном выражении основных связей и отношений организма, то этим проблемы не снимаются. В качестве примера возьмем, вслед за Каппом, паровую машину. Фор¬ма ее как целого не имеет ничего общего с человеком, схожи лишь отдельные органы. Но когда паровая машина начинает функциони¬ровать, например, в локомотиве, то сразу обнаруживается сходство ее общего целесообразного механического действия с органическим единством жизни: питание, изнашивание частей, выделение отбро¬сов и продуктов сгорания, остановка всех функций и смерть, если, скажем, разрушена важная часть машины (т.е. сходство с жизненны¬ми процессами животного). Капп подчеркивает, что это уже не бес¬сознательное воспроизведение органических форм, а проекция вооб¬ще живого и действующего как организм существа. Именно эта своеобразно "демоническая" видимость самостоятельной деятельности и поражает больше всего в паровой машине.
Далее Капп переходит от отдельных созданий техники к тем могу¬чим культурным средствам, которые не укладываются в понятие ап¬паратов и имеют характер системы. Таковы, например, железные дороги и телеграф, покрывшие сетью весь земной шар. Первые, осо¬бенно при соединении рельсовых путей и пароходных линий в одно целое, являются отражением системы кровеносных сосудов в орга¬низме. Это коммуникационная артерия, по которой циркулируют продукты, необходимые для существования человечества. Второй пример естественно сравнить с нервной системой. Здесь, по мнению Каппа, органопроекция празднует свой триумф: сначала бессозна¬тельно совершающееся по органическому образцу построение, затем взаимное узнавание оригинала и отражения (по закону аналогии), и наконец, подобно искре вспыхивающее осознание совпадения между органом и орудием вплоть до тождества.
Кстати, косвенным подтверждением принципа органопроекции, конечно не буквально, является развитие современной микроэлек¬троники, которая, перепробовав (бессознательно) всевозможные ма¬териалы, выбрала для интегральных схем в качестве наиболее оптимального материала кремний. Но именно его еще раньше эволюция "выбрала" исходным материалом органических тел. Послойный син¬тез твердотельных интегральных структур, развитый в современной технологии производства микроэлектронных схем, также наиболее распространен в живой и неживой природе (например, рост кристал¬лов, годичный рост деревьев, образование кожи). Здесь "органопро-екция" имеет тенденцию к отображению, по крайней мере, нижних уровней структуры биосинтеза. Причем технологические приемы послойного синтеза эффективно (и бессознательно) применялись в первобытных технологиях, начиная с неолита, например при произ¬водстве украшений, в полиграфии, при изготовлении корабельной брони. Концепция органопроекции — первая попытка философской экс¬пликации генезиса техники и ее "антропогенных" начал. Попытки от¬ветить на вопрос: что такое техника и каков ее генезис и в дальней¬шем сохраняют свою эвристическую роль и составляют важный раз¬дел в философии техники.[2, с36-38]
Альфред Эспинас в своей книге "Возникновение технологии", ко¬торая представляет собой сборник его работ, помещенных в раз¬ных философских журналах (начиная с 1890 г.), формирует поня¬тие технологии. «Эспинас прямо заявляет, что говорит о полезных искусствах. Технологией он называет некоторое будущее учение об этих искусствах, которое выделит их основной характер историче¬ски и потом даст возможность извлечь основные законы человече¬ской практики в некоторую "общую праксеологию". Таким путем составится новое учение о человеческой деятельности, которое станет рядом с учением о познании, столь многосторонне разра¬ботанным, и тем самым заполнит пробел, — отсутствие "филосо¬фии действия"»..[2,с38]
А. Эспинас подчеркивает, что ни одно изобретение не может ро¬диться в пустоте; человек может усовершенствовать свой способ дей¬ствия, только видоизменяя средства, которыми он уже предваритель¬но обладал. Не бессознательная практика, а лишь зрелые искусства порождают технологию. Каждое из таких искусств предполагает спе¬циальную технологию, а совокупность этих частных наук (т.е. этих технологий), естественно, образует общую, систематическую техно¬логию. Вот эту-то общую технологию Эспинас и именует праксеологией, которая представляет собой науку о самых общих формах и самых высших принципах действия всех живых существ. Общая тех¬нология - это наука о совокупности практических правил искусства и техники, развивающихся в зрелых человеческих обществах на опре¬деленных ступенях развития цивилизации.
По мысли Эспинаса, технология охватывает три рода проблем, в зависимости от трех точек зрения, с которых можно рассматривать технику. Во-первых, можно производить аналитическое описание ре¬месел в том виде, в каком они существуют в данный момент и в дан¬ном обществе, определяя их разнообразные виды, и затем сводить их с помощью систематической классификации к немногим типам. Это соответствует статической точке зрения на технику, в результате чего сформировалась морфология технологии. Во-вторых, можно иссле¬довать, при каких условиях и в силу каких законен устанавливается каждая группа правил, каким причинам они обязаны своей практи¬ческой деятельностью. Это динамическая точка зрения на технику, результатом которой является физиология технологии. Наконец, в-третьих, комбинация динамической и статической точек зрения дает возможность изучать зарождение, апогей и упадок каждого из этих органов в данном обществе или даже эволюцию всей техники челове¬чества, начиная от самых простых форм и кончая самыми сложными, в чередовании традиций изобретений, которое составляет ритм этой эволюции.
По мнению Эспинаса, технология в области действия занимает место логики в области знания, так как последняя рассматривает и классифицирует различные науки, устанавливает их условия или за¬коны и воспроизводит их развитие и историю, а сами науки суть та¬кие же социальные явления, как и искусства . Поскольку предмет исследова¬ния Эспинаса - история технологии, то это одновременно означает и историю философии действия, то есть наблюдение за тем, как фило¬софия действия следует за развитием индустрии и техники. (Основ¬ные категории действия — желать, опасаться, начинать, кончать, про¬бовать, достигать, терпеть неудачу.) В отличие от нее история самой техники должна показать, как возникшие из техники доктрины вли¬яли обратно на искусства и породили более совершенные формы практики.
Анализируя тексты древнегреческих авторов, Эспинас демонстри¬рует важные изменения в эллинской культуре VI I - V вв. до н.э., свя¬занные с появлением искусства (тесно слитого в это время с техни¬кой): "Понятие об искусстве... начинает появляться вместе с понятием о совокупности передаваемых правил. Отношения человека и бо¬жества меняются; вместо того, чтобы пассивно покоряться решениям Юпитера или пользоваться ими без усилий, человек располагает из¬вестными средствами, чтобы улучшить свое положение, и отчасти сотрудничает с богами в их благодеяниях. Но на этом останавливает¬ся его могущество: он не создает искусства, он сам ничего не изобре¬тает. Это утверждает Гезиод, хотя он и приписывает человеческой инициативе большую роль, чем Гомер".[2,с39]
Законы устанавливает не человек, а боги, но их повеления уже не основаны на произволе. Боги, полубоги и герои обучают людей началам искусств. Практические навыки ("тэхнэ") определены и предписаны богами и потому являют¬ся божественными законами. Но они не считаются сверхъестествен¬ными. Напротив, именно в силу своего божественного происхожде¬ния они образуют часть нашей природы и природы вообще. Они как бы вечны и никогда не изменялись. "И так с самого начала и совер¬шенно определенно отмечена основная черта философии действия: индивидуальное практическое сознание не имеет закона в самом себе".[2,с39]
Законы и обычаи, как выражение божественной воли, пред¬ставлялись не принуждением, а помощью и поддержкой, инструмен¬том. И хотя практическое предписание было ясно, исход самого бы¬тия (действия) оставался неизвестным. Следовало лишь как можно более точно придерживаться этих предписаний.
Результат своего анализа Эспинас заключает следующим образом: "Итак, вся техника этой эпохи имела один и тот же характер, Она была религиозной, традиционной и местной".[2,с40]
Весь этот период Эспинас обозначает как физико-теологичес¬кую технологию. В следующий за ним период, характеризующийся сменой традиционалистического режима олигархии тиранией, тех¬ника становится утилитарной, искусственной и светской, созна¬тельной, искусственной фабрикацией, "техникой орудия". "Чело¬век, изобретатель искусств, осознает роль мышления и опыта в изобретении: роль богов уменьшается. Благодаря разделению тру¬да и специализации работников, технические приемы улучшаются, улучшения не только не вызывают осуждения, но и являются пред¬метом восхищения".[2, с40]
Третий философ, которого можно назвать в качестве основопо¬ложника философии техники — это последователь Канта Ф. Бон. Фред Бон в 1898 г. издал свое концептуально-аналитическое иссле¬дование "О долге и добре", из названия которого было бы трудно установить ее связь с нашей темой, если бы слова "философия техни¬ки" не были вынесены в заголовок одной из глав этой книги. В пре¬дисловии, ссылаясь на Канта, он выдвигает в качестве главной зада¬чи философии анализ и точную формулировку понятий, которые упо¬требляются в обыденном языке, выступает против "поверхностного способа, которым из идентичности слов заключают об идентичности значений или предполагают эту идентичность саму собой разумею¬щейся". При этом он подчеркивает, что "метод концептуального ана¬лиза с целью выяснить содержание понятий и установить его недву¬смысленным образом и оберечь его в будущем от некорректного упо¬требления является столь же древним, как и сама философия".[2, с41] Уже Сократ, "отец философии", использовал его в споем знаменитом "маевтическом" искусстве задавать вопросы. Аналогичную задачу ставит перед собой и Фред Бон с целью анализа понятий "долг" и "добро".
В термине "долг" (долженствование) Бон выделяет два значения: долг категорический и долг гипотетический. Эти две разновидности мы можем в полном согласии с Боном назвать долгом нравственным и долгом техническим. К познанию первого ведет, по Бону, вопрос: "Что я должен делать?". Здесь спрашивающий интересуется общим направлением своей деятельности, своего поведения. Ответом на этот вопрос будет, по Бону, некоторое приказание, заповедь или завет, а смысл такого завета раскрывается следующими предложениями: "Ты должен делать то, что тебе приказывают" или "Ты должен делать то, что служит к удовлетворению интереса того, кто приказывает". Сово¬купность всех таких приказаний, по Бону, относится к "Философии нормики", которая отличается от этики только несколько большим объемом, но которая вен тоже построена на "категорическом импера¬тиве".[2,с41] Второе значение понятия "долг" является гипотетическим, или техническим. Здесь речь идет уже не об обшей нормировке поступка, а об указании средства или пути к достижению цели. Ответом в этом случае будет уже не приказ, а завет или совет, который может быть или выполнен, или не выполнен по желанию вопрошающего. В этом и заключается, по мнению Ф.Бона, компетенция философии техни¬ки. Глава, посвященная данной теме, называется у него "О вопросе "Что я должен делать, чтобы..." ("Философия техники").
Вопрос "Что я должен делать?" никогда не возникает совершенно изолированно от предшествующих объяснений цели, которую этот долг обусловливает, или последствий этой цели. Типичный пример такой по¬становки вопроса: "Что я должен делать, чтобы эта машина действова¬ла?". На такого рода вопросы невозможно ответить с помощью одной какой-либо науки. Часто это не под силу и технике в целом. И хотя "наш век часто употребляется с эпитетом "технический", "мало кто имеет представление о том, что такое техника". Фред Бон пытается выяснить сущность техники и технического.
Среди крупнейших мыслителей Нового времени царит, по его мне¬нию, неясность, рассматривать ли науку или технику как определенную дисциплину, расположена ли между ними еще какая-то область, как ква¬лифицировать так называемые "нормативные" науки и т.д. Ясно одно, что техника невозможна без лежащей в ее основе науки. Чтобы выяс¬нить суть технического и развести технику и науку, Бон анализирует структуру научного и технического высказывания. Первое может быть выражено в общем виде следующим образом: «Если "а", то "б"»; второе — «Если хочешь (получить) "б", то должен вызвать "а"». "То, что в науке выступает как условие и обусловленное, как причина и действие, в тех¬нике принимает вид средства и цели".[2, с42]
Ф. Бон предостерегает от неверного представления о том, будто бы отдельной технической специальности всегда соответствует одна наука (например, электротехнике — только теория электричества). На¬против, никогда невозможно было бы построить паровую машину лишь на основе знания теории теплоты; можно точно знать все зако¬ны индукции, но быть не в состоянии сконструировать динамомашину. Другими словами, невозможно на основе высказываний какой-либо одной науки построить техническое высказывание. Для этого необходимо собрать отдельные высказывания многих наук и связать их друг с другом. Ф. Бона здесь интересует чисто концептуальный аспект: исследование того, какие высказывания науки превращаются в технические высказывания.
Он отмечает, что не все научные высказывания в форме «Если "а", то"б"» представимы в виде технического высказывания: «Если хочешь (получить) "б", то должен вызвать "а"». Фред Бон подчеркивает слож¬ность технических задач, сущность которых заключается в выборе средств (телеологическом рассмотрении).
Бон различает технику в узком и широком смысле. Техника в уз¬ком смысле — это покоящаяся на высказываниях физики и химии промышленная или инженерная техника. Расширение этого понятия происходит, если двигаться от техники неорганической, основанной на точных науках, к органической технике (земледелие, скотоводст¬во, врачевание и т.д.) и от техники естественных наук к технике наук о духе (политике, педагогике и т.д.). При этом он выделяет общий признак всякой техники - указатель средства для достижения данной цели. Короче говоря, по Бону, любая целенаправленная деятельность имеет свою технику.
Фред Бон касается также очень важного вопроса разграничения понятий "техника" и "практика". Он отмечает, что наука часто проти¬вопоставляется технике, как теоретическая область практической, что неверно. По его мнению, наука и техника совместно строят здание теории и как таковые противостоят практике. Практика—это любая профессиональная деятельность, в то время как техника дает лишь руководство к осуществлению этой деятельности. Причем техника отличается от науки главным образом лишь иной формой высказыва¬ний и другой организацией материала. С его точки зрения, рабочий монтер, чертежник, конструктор, преподаватель школы и исследова¬тель составляют в промышленной технике один непрерывный ряд. Трудности в разграничении сфер науки, техники и практики заклю¬чены в том, что эти три ступени бывают многократно переплетены в одной и той же персоне.
Представляет интерес то, чем Фред Бон завершает свое исследова¬ние. «Восходя по пути обобщений, Бон находит, что вся совокупность технических мероприятий имеет целью удовлетворять потребности человека. Потребность ставит известную цель; но если мы внимательно всмотримся в дело, то увидим, что одна цель является лишь средством к достижению другой цели. Восходя по этому ряду превращения целей в средства к достижению целей высших, мы доходим до положения, что все наши дела устремляются в одну конечную точку, а эта цель всех целей есть счастье. И таким образом, высшею технической целью является достижение счастья, и все вопросы – "что я должен делать, чтобы...?" сбегаются в один вопрос: "что я должен делать, чтобы быть счастливым?» [2, с.44]. Ответ на этот вопрос, с точки зрения Ф.Бона, является самым важным, а все другие технические вопросы имеют лишь второстепенное значение, поскольку во всякой деятельности ведущим осознается желание счастья. Этот вопрос он рассматривает в специальной главе, названной "философия эвдемизма". Однако и эта цель подчиняется у него наивысшей и всеобщей цели – идее добра, составляющей предмет философии этики.
Такая устремленность технической задачи к достижению человеческого счастья в сочетании с идеей добра является в наши дни очень и очень актуальной для преодоления узкого техницизма, ориентирующего техническую деятельность на самоподдержание, самооправдание и внутреннее функционирование, ведущее в конечном счете к саморазрушению технической цивилизации. Но это, конечно, не значит, что надо немедленно отказаться от техники и вернуться к "натуризму" (по терминологии Франца Рело). Напротив, по убеждению Ф.Бона, "тот, кто рассматривает счастье как общую и высшую цель стремлений, должен также провести исследование ведущих к этой цели средств, как высших и главнейших во всех технических задачах" [2, с. 44], т.е. встать на путь технический.
Особая роль в развитии философии техники в России принадлежит Петру Климентьевичу Энгельмейеру (1855—1940/41), который был первым философом техники в России. Его дед, выходец из Германии, изучал медицину в Петербурге и был в Вологде начальником медицинского управления. Петр Энгельмейер окончил гимназию в Москве и посещал лицей в Ницце. Он владел немецким, французским, английским и итальянским языками. В 1874—1881 годах он учился в Императорском Московском техническом училище и по окончании его получил диплом инженера-механика. Он увлекался также различными другими областями техники (электротехникой, самолетостроением, автомобилизмом и т. д.). Был редактором и издателем журнала «Техник», учителем механики в средней технической школе, в воскресной и вечерней школе для рабочих, инженером на машиностроительном заводе в Москве и т. д. Перу Энгельмейера принадлежит около ста статей, брошюр и книг (из них около 20 на немецком и французском языках).
П. К. Энгельмейер следующим образом определяет сущность техники: «Сущность техники заключается не в фактическом выполнении намерения, но в возможности воздействия на материю…Природа не преследует никаких целей, в человеческом смысле этого слова. Природа автоматична. Явления природы между собой сцеплены так, что следуют друг за другом лишь в одном направлении: вода может течь только сверху вниз, разности потенциалов могут только выравниваться. Пусть, например, ряд А-В-С-Д-Е представляет собой такую природную цепь. Является фактически звено А, и за ним автоматически следуют остальные, ибо природа фактична. А человек, наоборот, гипотетичен, и в этом лежит его преимущество. Так, например, он желал, чтобы наступило явление Е, но не в состоянии его вызвать своею мускульной силой. Но он знает такую цепь А-В-С-Д-Е, в которой видит явление А, доступное для его мускульной силы. Тогда он вызывает явление А, цепь вступает в действие, и явление Е наступает. Вот в чем состоит сущность техники». [3, с. 17]
Энгельмейер показывает тесную связь философии техники (техницизма) с теорией деятельности, которую он впоследствии называет «Активизм». «На этом пути философия техники разрастается в философию человеческой деятельности».
Одно из центральных мест в философии техники Энгельмейера занимает теория технического творчества, суть которой выражается в так называемом трехакте. «Творчество зарождается из желания (потребности, наклонности, аппетита) и выявляется в некоторой обстановке, которую оно изменяет сообразно с желанием. Стало быть, творчество выражается, в конце концов, в прямом воздействии на окружающую обстановку. Но тут замечается еще и промежуточный момент: составление плана действия. В составлении плана действуют два агента, существенно различные, один бессознательный, вне-логический — это интуиция, другой сознательный, логический — это рассуждение. А выполнение плана на деле совершается за счет третьего агента, телесного, двигательного, способного воздействовать на окружающую материю.
Теория технического творчества, разработка которой была начата в трудах Энгельмейера, активно развивалась в течение XX века в трудах А. Осборна, Г. С. Альтшуллера и др. Выявление философской основы технического творчества позволяет не только повысить его эффективность, но также выявляет его смысл, особенно в контексте нарастания так называемых «глобальных проблем современности».