Реферат
По дисциплине «Ораторское искусство»
На тему:
«Юмор и остроумие в ораторской речи».

Марьенков В.С., группа СУА – 07м

Риторика

       РИТОРИКА (греч. rhetorike «ораторское искусство»), научная дисциплина, изучающая закономерности порождения, передачи и восприятия хорошей речи и качественного текста.
       В момент своего возникновения в древности риторика понималась только в прямом значении термина – как искусство оратора, искусство устного публичного выступления. Широкое осмысление предмета риторики является достоянием более позднего времени. Ныне при необходимости отличить технику устного публичного выступления от риторики в широком смысле, для обозначения первой используется термин оратория.
       Традиционная риторика (bene dicendi scientia «наука о хорошей речи», по определению Квинтилиана) была противопоставлена грамматике (recte dicendi scientia – «науке о правильной речи»), поэтике и герменевтике. Предметом традиционной риторики, в отличие от поэтики, являлись только прозаическая речь и прозаические тексты. От герменевтики риторику отличал преимущественный интерес к убедительной силе текста и лишь слабо выраженный интерес к иным, не влияющим на убедительную силу компонентам его содержания.
       Предмет и задачи риторики. Различия в определении предмета и задач риторики на протяжении ее истории сводились, по сути, к различиям в понимании того, какую именно речь следует считать хорошей и качественной. Сложились два основных направления.
       Первое направление, идущее от Аристотеля, связывало риторику с логикой и предлагало считать хорошей речью убедительную, эффективную речь. При этом эффективность тоже сводилась к убедительности, к способности речи завоевать признание (согласие, симпатию, сочувствие) слушателей, заставить их действовать определенным образом. Аристотель определял риторику как «способность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета».
       Второе направление также возникло в Древней Греции. К числу его основателей относят Сократа и некоторых других риторов. Представители этого направления были склонны считать хорошей богато украшенную, пышную, построенную по канонам эстетики речь. Убедительность продолжала иметь значение, но была не единственным и не главным критерием оценки речи. Следуя Ф. ван Эемерену, направление в риторике, берущее начало от Аристотеля можно назвать «логическим», а от Сократа – «литературным».
       В эпоху эллинизма «литературное» направление укрепилось и вытеснило «логическое» на периферию дидактической и научной риторики. Это произошло, в частности, в связи со снижением роли политического красноречия и повышением роли церемониального, торжественного красноречия после падения демократических форм правления в Греции и в Риме. В Средневековье такое соотношение продолжало сохраняться. Риторика стала замыкаться в сфере школьного и университетского образования, превращаться в литературную риторику. Она находилась в сложных взаимоотношениях с гомилетикой – учением о христианском церковном проповедничестве. Представители гомилетики то обращались к риторике, чтобы мобилизовать ее инструментарий для составления церковных проповедей, то вновь отгораживались от нее как от «языческой» науки. Преобладание «декоративно-эстетического» представления о собственном предмете углубляло отрыв риторики от речевой практики. На определенном этапе сторонники «литературной» риторики вообще перестали заботиться о том, годятся ли их речи для эффективного убеждения кого-либо. Развитие риторической парадигмы в данном направлении завершилось кризисом риторики в середине 18 в.
       Соотношение сил изменилось в пользу «логического» направления во второй половине 20 в., когда на смену старой риторике пришла неориторика, или новая риторика. Ее создатели были преимущественно логиками. Они создавали новую дисциплину как теорию практического дискурса. Наиболее весомую часть последней составила теория аргументации. Сферой интереса неориторики вновь была объявлена эффективность воздействия и убедительность речи и текста. В связи с этим неориторику иногда именуют неоаристотелевским направлением, особенно если речь идет о неориторике Х.Перельмана и Л.Ольбрехт-Тытеки.
       Неориторика не отвергла результатов, полученных в русле «литературного» направления. Более того, некоторые исследователи риторики по сей день уделяют преимущественное внимание эстетическим качествам речи (сторонники риторики как науки о художественно-выразительной речи: в некоторой степени авторы Общей риторики, В.Н.Топоров и др.). Сегодня можно говорить о мирном сосуществовании и взаимном обогащении «логического» и «литературного» направлений при доминировании первого.
       Большинство определений, даваемых риторике различными ее исследователями на протяжении веков, помещают дисциплину в русло одного из двух охарактеризованных направлений. Новые представления о дисциплине отражаются в ряде современных определений риторики.
       Определения в русле «логического» направления: искусство правильной речи с целью убеждения; наука о способах убеждения, разнообразных формах преимущественно языкового воздействия на аудиторию, оказываемого с учетом особенностей последней и в целях получения желаемого эффекта (А.К.Авеличев); наука об условиях и формах эффективной коммуникации (С.И.Гиндин); убеждающая коммуникация (Й.Коппершмидт); наука речевых действий.
       Определение в русле «литературного» направления: Филологическая дисциплина, изучающая способы построения художественно-выразительной речи, прежде всего, прозаической и устной; близко соприкасается с поэтикой и стилистикой (В.Н.Топоров).
       Подразделения риторики. Традиционно различаются общая и частная риторика. Общая риторика представляет собой науку об универсальных принципах и правилах построения хорошей речи, не зависящих от конкретной сферы речевой коммуникации. Частная риторика рассматривает особенности отдельных видов речевой коммуникации в связи с условиями коммуникации, функциями речи и сферами деятельности человека. В современной риторике термин «общая риторика» имеет также второе значение – одно из направлений новой риторики. Иногда «общая риторика» используется как синоним «неориторики».
       В античных учебниках риторики различались три функциональных типа речи: совещательная (склоняющая или отклоняющая), судебная (обвинительная или защитительная) и торжественная, церемониальная или показательная (хвалебная или порицающая) речь. Совещательная речь использовалась в политическом красноречии. Она должна была исходить из ценностных категорий полезного и вредного. Судебная речь основывалась на категориях справедливого и несправедливого, а церемониальная – на категориях хорошего и дурного. В Средневековье преобладающим видом красноречия было церковное красноречие, исходившее из категорий угодного и неугодного Богу.
       В новое время статус различных сфер социальной коммуникации относительно уравнялся. К традиционным видам красноречия – политическому, судебному, торжественному и богословскому добавились новые – академическое, деловое и публицистическое красноречие.

Юмор и остроумие в ораторской речи

       Остроумие, умение вызвать смех аудитории всегда были важными компонентами ораторского искусства. Смешное может выполнять самые разнообразные функции в речи: помогает установит контакт с аудиторией, восстановить утраченное внимание, когда логические приемы оказываются бессильными. Веселый куплет может опрокинуть трон и низвергнуть богов, замечал Анатоль Франс.
       То же можно сказать и о такой разновидности художественного творчества, как шутка. Шутка незаменима, например, в споре. Заставить рассмеяться аудиторию – это значит наполовину её убедить в своей правоте. Художественный образ и шутка заставляют читателя или слушателя разделить с их автором ход его мыслей.
       Французская поговорка гласит: «Важно иметь смеющихся на своей стороне». Тот, с кем смеются, - победитель в споре.
       Шутка важна в трудных положениях: ею восстанавливается душевное равновесие. Суворов шуткой подбадривал своих солдат.
       Поэтому там, где необходимо не только логическое убеждение, но и эмоциональное, - художественный образ и шутка очень важны. Они важны в научно-популярной работе и в ораторских выступлениях. Всякий лектор знает, как важно восстановить ослабевшее внимание аудитории шуткой. Шутка даже в большей степени, чем художественный образ, требует активного соучастия, она заставляет слушателей не только активно слушать, но и активно «домысливать» остроту.
       Оратор прибегает к юмору как инструменту передачи мыслей и эмоциональной настроенности, предполагая, что в зале находятся его единомышленники. Обязательное условие эффективности публичного смеха - строгое чувство меры, такт и высокий художественный вкус. Недопустимо шутить примитивно или невпопад. Неуместные остроты могут нанести выступлению непоправимый вред, а оратору создать печальную репутацию. Используя юмористический пример или шутку, надо думать и о том, насколько аудитория подготовлена к их восприятию, способна ли она почувствовать соль юмористического примера. Тонкий юмор обычно требует подготовки аудитории, иначе шутка может не дойти, повиснет в воздухе. Нелепое впечатление производит вид оратора, самодовольно хохочущего над собственной шуткой.
       Остроумие, как известно, бывает двух родов: или равномерно разлитое по всей речи, или едкое и броское. Так вот, первое - древние называли шутливостью, а второе - острословием. Ни в том, ни в другом названии нет ничего серьезного; да и ведь смех возбуждать - дело ничуть не серьезное. Юмор и остроумие сплошь и рядом приносят нам успех в делах. Но как для непрерывной шутливости не требуется никакой науки (ведь природа, создавая людей, вложила в некоторых дар передразнивать и дар шутливо рассказывать, помогая себе и лицом и голосом, и самим складом речи), так и во второй манере, в острословии, не может быть места для науки: как же иначе, если остроумно пущенное слово должно ранить раньше, чем может быть обдумано.
       Остроумцы и острословы редко умеют считаться с людьми и с обстоятельствами и удержаться от меткого словца по любому поводу. Поэтому некоторые шутники остроумно толкуют сказанное Эннием «Легче пламя человеку за зубами удержать, Чем хорошее словечко».
       Цицерон, в свое время, считал, что шутками и остротами можно ниспровергнуть своего соперника не хуже чем трагедией. Примером трагедии Цицерон приводит речь Красса, которого он почитал выше себя, против беспутного Брута (по прозвищу "Ябедник") на похоронах старой Юнии: Когда, сверкнув глазами и грозно повернувшись всем телом он с таким негодованием и стремительностью воскликнул: «Ты сидишь Брут? Что же должна передать покойница от тебя твоему отцу? Всем тем, чьи изображения движутся перед тобой? Твоим предкам? Луцию Бруту, избавившему народ наш от царского гнета? Что сказать им о твоей жизни? О твоих делах, о твоей славе, о твоей доблести? Может быть, сказать, как ты приумножил отцовское наследство? Ах, это дело не благородного! Но хоть бы и так, все равно тебе приумножать уже нечего: ты прокутил все. Или ты был занят военной службой? Да ты и лагеря никогда не видел! Или красноречием? Да у тебя его и в помине нет, а убогий твой голос и язык служат лишь гнуснейшему ремеслу ябедника!»
       Цицерон разделял предмет смеха в публичном выступлении на пять вопросов:: во-первых, что такое смех; во-вторых, откуда он возникает; в-третьих, желательно ли для оратора вызвать смех; в-четвертых, в какой степени; в-пятых, какие существуют роды смешного.
       Второе, о чем спрашивается, т.е. источник и область смешного - это, пожалуй, все непристойное и безобразное; ибо смех исключительно или почти исключительно вызывается тем, что обозначает или указывает что-нибудь непристойное без непристойности.
       Вызвать смех для оратора, конечно, очень желательно: либо потому, что веселая шутка сама вызывает расположение к тому, кто шутит; либо потому, что каждого восхищает острота, заключенная подчас в одном-единственном слове, обычно при отпоре, но иной раз и при нападении; либо потому, что такая острота разбивает, подавляет, унижает, запугивает и опровергает противника или показывает самого оратора человеком изящным, образованным, тонким; но главным образом потому, что она разгоняет печаль, смягчает суровость, а часто и разрешает шуткой и смехом такие досадные неприятности, которые нелегко распутать доказательствами.
       Вопрос о том, в какой степени следует оратору применять смешное - надо рассмотреть как можно тщательнее. Ибо ни крайняя и граничащая с преступлением бессовестность, ни, с другой стороны, крайнее убожество не поддаются осмеянию: злодеев мы хотим уязвить больнее, чем это можно сделать смехом, а убогих мы вовсе не желаем вышучивать, если только в них нет смешного тщеславия. А больше всего надо щадить уважение к людям, чтобы не сказать опрометчиво что-нибудь против тех, кто пользуется общей любовью.
       Итак, в шутке первым делом надо соблюдать меру. Поэтому легче всего подвергается насмешке то, что не заслуживает ни сильной ненависти, ни особенного сострадания. Следовательно, предметом насмешек могут быть те слабости, какие встречаются в жизни людей, не слишком уважаемых, не слишком несчастных и не слишком явно заслуживающих казни за свои злодеяния; остроумное вышучивание таких слабостей вызывает смех. Отличным предметом для подшучивания служит и безобразие и телесные недостатки; но и тут, как и в других случаях, надо очень внимательно соблюдать меру. При этом рекомендуется избегать не только плоских, но по возможности и слишком соленых острот, дабы они не оказались шутовскими.
       Существует два рода остроумия, один их которых обыгрывает предметы, другой - слова. Предметы обыгрываются в том случае, если рассказывается какая-нибудь история. Достоинство этого рода в том, что ты преподносишь происшедшее так, что и характер человека, и речь, и вид предстают перед слушателями воочию, словно все это делается и происходит у них на глазах. Предмет обыгрывается и тогда, когда смех вызывается передразниваем. Однако этот род смешного более всего требует величайшей осторожности при использовании, если же подражание переходит меру, то становится неприличным, достойным шутов и пересмешников. К передразниванию оратор должен прибегать украдкой, чтобы слушатель скорее догадывался об этом, чем видел; пусть он покажет этим свою врожденную скромность, избегая бесстыдства и непристойности и на словах и на деле.
       Комизм предметов бывает двух видов: они уместны тогда, когда оратор в непременно шутливом тоне описывает нравы людей и изображает их так, что они или раскрываются при помощи какого-нибудь анекдота, или же в мгновенном передразнивании обнаруживают какой-нибудь приметный и смешной недостаток.
       Комизм речи, в свою очередь, возникает из какого-нибудь острого слова или мысли. Но как в предыдущем роде ни анекдоты, ни передразниванье не должны напоминать шутов и пересмешников, так и тут надо оратору избегать шутовского острословия. Когда остроты, даже самые милые, могут обратиться не на тех, на кого ты хочешь, они все-таки по сути получаются шутовскими.
       Уместность и сдержанность остроумия, умеренные и редкие остроты и будут отличать оратора от шута. Ибо то, что мы говорим, мы говорим со смыслом и не для смеха, а для пользы дела, тогда как шуты болтают целый день напролет без всякого смысла. Нужен здравый смысл и чувство достоинства, чтобы решить, уместна шутка или нет. Вот чему нам хорошо было бы научиться. Но это может быть лишь даром природы.
       Какого рода остроумие вызывает наибольший смех? Пускай остроумие содержится или в предмете, или в слове, но веселее всего бывает людям, когда смех вызывается и предметом и словом вместе. При этом, однако, не забывайте, что какие бы источники смешного не были упомянуты, из этих же источников почти всегда можно вывести и серьезные мысли. Разница только в том, что, серьезное отношение бывает к предметам достойным и почтенным, а насмешливое - к непристойным и даже безобразным. Так, по словам Цицерона: «Одними и теми же словами мы можем и похвалить честного раба и над каким-нибудь негодным подшутить».
       Самыми остроумными считаются, пожалуй, шутки, основанные на двусмысленности; однако даже они не всегда заключают в себе насмешку, но часто и нечто серьезное. Публий Луциний сказал знаменитому Африкану Старшему, когда тот на пиру прилаживал к голове то и дело разрывающийся венок: "Удивляться нечему: для такой головы венка не подберешь!" Это и похвально и почетно. Нет ни одного рода шутки, из которого нельзя было бы извлечь также и серьезного и важного.
       Не надо забывать, что не все потешное остроумно. Например, что может быть потешнее скомороха? Но потешен-то он только лицом, ужимками, голосом и самой фигурой. Соль-то, пожалуй, в нем есть, но в пример он гордится не для оратора, а для шутника. Поэтому самый первый и самый смехотворный род комизма оратору не подходит: он выводит на посмешище самодуров, суеверов, нелюдимов, хвастунов, дураков во всей полноте их характеры, тогда как ораторы, над такими людьми только издеваются, но личины их на себя не надевают. Другой род комизма - передразнивание; он очень потешен, но для оратора допустим только украдкой и вскользь, иначе это будет неблагородно. Третий - гримасничанье, вообще недостойно настоящего оратора. Четвертый - непристойность, нетерпимая не только в суде, но едва ли и за столом в порядочном обществе. Все эти приемы, неуместные для ораторского дела, должны быть отстранены - и тогда останутся только остроты, основанные или на предмете, или на слове. Если острота остается остротой, какими бы словами ты ее не высказал, то она основана на предмете; если же с переменой слов она теряет всю свою соль, то юмор ее заключается в словах.
       Особенно остры бывают двусмысленности, и основываются они на слове, а не на предмете. Громкого смеха они обычно не вызывают, но их валят как тонкие и ученые остроты. Дело в том, что двусмысленность очень высоко ценится сама по себе, так как уменье придать слову иной смысл, чем обычно принятый, считается признаком выдающегося ума; однако это вызывает скорее восхищение, чем смех, если только не совмещается с комизмом иного рода. Но так как существует множество родов двусмысленности и наука о них полна тонкостей, то подлавливать противника на слове придется с осмотрительностью и сноровкой, уклоняясь от пошлостей (ибо надо остерегаться всего, что может показаться натянутым); и тем не менее, для острого слова здесь будет сколько угодно возможностей.
       Есть еще один род комизма не лишенный соли - это когда ты делаешь вид, что понимаешь что-нибудь буквально, а не по смыслу. Шутки остроумны тогда, когда они неожиданны. Мы от природы склонны потешаться над собственными ошибками и оттого смеемся, обманутые, так сказать, в своих ожиданиях.
       Отменным украшением речи бывают словесные противоположения, которые всегда приятны, а часто даже и в серьезных и в шутливых высказываниях.
       Метким бывает также и намек, когда какая-нибудь мелочь, подчас одно слово, разом раскрывает что-нибудь темное и тайное. Есть также утонченное притворство, когда говорится иное, чем думаешь, когда с полной серьезностью дурачишь всей своей речью, думая одно, а произнося иное. Очень близко к этому притворству то, когда что-нибудь порочное называется словом почетным. Остроумны и такие высказывания, в которых шутка скрыта или только подразумевается. Остроумно бывает также посмеяться над глупостью.

Вывод

       Только комизм, порожденный силой и смыслом слов, бывает ясным и определенным; такой комизм обычно ценится высоко, но смеху возбуждает мало. Смех возбуждается обманутым ожиданием, насмешливым и забавным изображением чужих характеров, сравнением безобразного с еще более безобразным, иронией, собственной притворной глупостью и обличением чужой настоящей глупости. Поэтому, кто желает говорить остроумно, тот должен иметь подходящее дарование и характер, чтобы даже выражение лица его передавало любые оттенки смешного; и чем строже и суровее при этом будет его лицо - тем более в словах окажется соли.

Список литературы